Нана

На улице Мюффа поскользнулся и почувствовал, сто на глаза его навертываются слезы; он не сетовал на судьбу, он был лишь слаб и болен. Он слишком устал, слишком страдал от дождя и холода. Мысль вернуться к себе, в темный особняк на улице Миромениль, леденила его. У Нана ему пришлось ждать, пока не пришел привратник, потому что дверь была заперта. Поднимаясь по лестнице, он улыбнулся, согретый мягким теплом этого гнездышка, где он сможет растянуться и уснуть.

Когда Зоя открыла ему дверь, она даже отступила от удивления и беспокойства. У ее хозяйки отчаянная мигрень, всю ночь она глаз не сомкнула. Но все же она пойдет посмотрит, не уснула ли хозяйка. Горничная проскользнула в спальню, а граф вошел в гостиную и бросился на кресло. Но почти тотчас же появилась Нана. Она вскочила прямо с постели, накинув юбку, босая, с распущенными волосами, в скомканной и разорванной после любовной ночи сорочке.

— Как! Опять! — воскликнула она, пылая от гнева. Она хотела собственноручно вышвырнуть графа за дверь. Но видя его таким жалким, таким несчастным, она в последний раз прониклась к нему жалостью.

— Нечего сказать! Хороший у тебя вид, бедный мой песик! — продолжала она снисходительно. — В чем дело?.. Ты их подстерег, ты очень расстроился?

Он ничего не ответил; он был похож на загнанного зверя. Но она поняла, что у него все еще нет доказательств, и, чтобы успокоить его, проговорила:

— Видишь, я ошиблась. Твоя жена — порядочная женщина, честное слово!.. А теперь, миленький, надо идти домой и лечь спать. Это необходимо для тебя.

Он не двигался с места.

— Эй, слушай-ка, убирайся вон! Я не могу оставить тебя… Уж не собираешься ли ты здесь поселиться?

— Да, пойдем ляжем, — пробормотал он.

Она сдержала гнев, хотя ей не терпелось выгнать его. Поглупел он, что ли?

— Ладно, убирайся, — повторила она.

— Нет.

Тогда она окончательно вышла из себя.

— Да это просто противно!.. Пойми, что я тобой сыта по горло; иди к своей жене, которая тебе изменяет. Да, да, она тебе изменяет, можешь мне поверить… Ну, что? Получил? Оставишь ты меня, наконец, в покое?

Глаза Мюффа наполнились слезами. Он умоляюще сложил руки.

— Пойдем ляжем.

Тут Нана совсем потеряла голову, у нее сжалось горло от нервного рыдания. В конце концов почему она должна служить отдушиной! Какое ей дело до всех этих историй? Конечно, она по доброте душевной старалась как можно осторожнее открыть ему глаза. И теперь ей же приходится за все отвечать! Ну уж, извините! Хоть у нее и доброе сердце, но не настолько.

— К черту! Будет с меня! — кричала она, колотя кулаком по столу. — А я-то еще распиналась, хотела быть преданной. Да, милый мой, мне нужно сказать только слово, и завтра же я буду богачкой.

Граф с удивлением поднял голову. Он никогда не думал о деньгах. Да если она только чего-нибудь пожелает, он тотчас же исполнит ее желание. Все его состояние принадлежит ей.

— Нет, поздно, — возразила она. — Я люблю мужчин, которые дают, не дожидаясь, чтобы их просили… Нет, если бы ты предложил мне целый миллион за одну только ночь, я бы и то отказалась. Конечно, у меня кое-что другое есть… Проваливай, или я за себя больше не ручаюсь. Я на все способна.

Нана угрожающе направилась к нему. И в тот момент, когда эта добродушная проститутка, доведенная до высшей степени раздражения, дошла до последней точки, убежденная в своем праве, убежденная в том, что стоит выше всех этих честных людей, надоевших ей до смерти, в этот момент внезапно раскрылась дверь, и появился Штейнер. Это окончательно переполнило чашу. У Нана вырвался отчаянный вопль.

— Так! Вот и другой!

Штейнер, ошеломленный раскатом ее голоса, остановился. Непредвиденное присутствие Мюффа было ему неприятно, он боялся объяснения, от которого уклонялся целых три месяца. Моргая глазами, он смущенно топтался на месте, избегая смотреть на графа. Он задыхался, лицо его побагровело, черты исказились, как у человека, который обегал весь Париж, чтобы принести приятное известие, и чувствует, что напоролся на какую-то катастрофу.

— Тебе еще чего здесь нужно? — грубо спросила Нана, обращаясь к банкиру на «ты», чтобы поиздеваться над ним.

— Мне… мне… — бормотал он. — Мне нужно передать вам то, о чем вы сами догадываетесь.

Он колебался. За день до того Нана заявила ему, что если он не добудет ей тысячу франков на уплату векселя, она перестанет его принимать. Два дня он обивал пороги. Наконец ему удалось в то самое утро достать нужную сумму денег.

— Тысячу франков, — сказал он наконец, вынув из кармана конверт.

Но Нана не помнила о деньгах.

— Тысячу франков! — воскликнула она. — Что я, милостыню, что ли, прошу?.. Вот тебе тысяча франков.

И, взяв конверт, Нана бросила его банкиру в лицо. Он с удивлением взглянул на Нана, а затем обменялся с Мюффа отчаянным взглядом. Нана подбоченилась и закричала еще громче:

— Ну-с, скоро вы перестанете меня оскорблять!.. Я рада, что ты тоже пришел, голубчик; по крайней мере чистка так чистка… А ну-ка, вон отсюда!

И видя, что они не торопятся уйти, словно прикованные к месту, продолжала: