Через горбатый мостик Алексей Петрович перешел на маленький остров посреди пруда, где стояло две лавочки. В урне белела газета. Осинин достал ее, расстелил на земле и прилег, положив нож рядом с собой. За дамбой по-прежнему глухо урчал водосброс. Избыток воды сливался через железный щит в каменный желоб и с грохотом убегал, давая начало маленькой новой реке.
«У меня могла бы быть совсем другая жизнь – сильная, яростная… Но почему же все всегда получается наоборот?.. Может, потому люди и придумывают мифы?.. Котенька…»
Он посмотрел на звезду. Она по-прежнему стояла в зените. Алексей Петрович прикрыл глаза. Длинные пронзительные лучи ее вытянулись и коснулись его ресниц. С неба опускался сияющий звездный конь. Конь повисал над прудом и над дамбой. Конь изгибался в пространстве и наклонял свою сияющую голову к маленькому островку земли.
– А вот и ты, мой верный друг, – сказал, улыбнувшись, Алексей Петрович. – Как зовут тебя?
– Звездохуй, – ответил конь.
– Что ж, неплохое имя. Очень кстати.
– Ну, ты готов? – спросил Звездохуй.
– Как только откроется метро или вот… нож.
– Погнали лучше наверх!
– Куда?
– В космос.
– А ну да, там, где мифы.
– Зря ты так, – вздохнул Звездохуй. – Там действительно все по-другому. И с Ольгой Степановной твоей, и с мамой. Точно тебе говорю.
– А с Россией? – спросил почему-то вдруг Алексей Петрович, вспоминая Тимофеева.
Звездохуй почесался и вздохнул:
– А вот с Россией, понимаешь ли ты, э-ээ…
– Что ж там у вас в космосе для России какого-нибудь мифа не найдется? – обиделся Алексей Петрович.
– Найтись-то найдется. Но тут, блядь, эта, понимаешь ли ты… без жертвы не обойтись.
Звездохуй снова вздохнул и внимательно посмотрел на Алексея Петровича.
Тот молчал. Потом тихо сказал:
– Я понял.
– Ну ты, эта… Ты в общем-то свободен. Можешь, как говорится, выбирать. Из вас двоих я бы так с удовольствием спас именно тебя.
– Кого это, двоих?
– Ну тебя и отца твоего крестного Хезко. Давай, садись и съебываем отсюда, пока не поздно. Будет у тебя снова счастливая семья. С мамой все будет хорошо. Папашу подыщем звездного. Хочешь, даже звездно-полосатого.
– Да нет, – сказал, вспоминая Тимофеева, Алексей Петрович.
Он помолчал и добавил:
– Наследника, правда, жалко, не я ей оставлю.
Но тут Звездохуй как-то загадочно посмотрел на Алексея Петровича.
– Ну, как знаешь, – сказал, впрочем, он деловым тоном. – Но только если в жертву, то, ты уж извини… это Хезко надо к Альберту Рафаиловичу, а тебе – к Ивану Ивановичу.
Алексей Петрович посмотрел на Звездохуя, как тот сияет бесстрастно, и тяжело вздохнул.
– А, может, лучше… ножом вот? Или под поезд в метро?
– Ну, метро это потом. А сначала все-таки…
– Казнь.
Звездохуй глубоко вздохнул.
– Да, брат. Ты уж прости.
– Позорная и болезненная.
– Это, сам понимаешь… Как все казни.
– Мучить будут, блядь… Резать, пилить, кастрировать…
– Но ведь не поздно и отказаться.
– Да нет, – тихо сказал тогда Алексей Петрович. – Может, я как то зерно, что должно погибнуть, чтобы, как это говорится, принести плоды обильные.
Тут Звездохуй наклонил свою сияющую голову почти к самому уху Алексея Петровича и тихо сказал ему:
– Знаешь, ведь, что здоров?
– Знаю, конечно, – вздохнул Осинин.
– Ну тогда и не боись.
Звездохуй усмехнулся и вдруг принял черты того самого памятника на том самом гранитном кубе.
– Записывай пункт седьмой. В жертву, блядь, всегда приносили самых лучших, – засмеялся памятник. – Так что не ссы! А из осины, недаром самые меткие стрелы и самые прочные копья.
Алексей Петрович приоткрыл глаза. На соленых лучах ресниц его – Звездохуй медленно отлетал в пространство.
Глава пятнадцатая