Нано и порно

Огромный железный грузовик ТаТа, изукрашенный четырехликими Шивами, букетами огня и венценосными фаллосами уже пролетал по ночной Мэйн Базар. Навстречу летели какие-то шалаши, обломки алюминиевых бидонов, пластмассовых ящиков, какие-то полуноры, крытые обрывками разноцветной пленки. У костров на корточках грелись кабариваллы, валялись бродячие собаки и коровы. В нос сильно ударило запахом канализации.

– А кто такой Гитлер, вы знаете? – спросил Алексей Петрович, косясь на свастики.

– Не-а, – отвечали слоны.

– А Ленин, Сталин?

– Да на фиг.

– А как же это?

Он кивнул на свастики-гаммадионы.

– Ну, это, извини, это наше, индуистское, родное!

Алексей Петрович хотел было сказать что-то еще. Но тут сказали слоны:

– Приехали.

Алексея Петровича вытащили из кабины и снова куда-то поволокли. Сквозь зловонную жижу, через какой-то ядовитый туман, через гной, через смрад. И, наконец, сбросили в сточную яму. Сладко запахло фекалиями. В углу испражнялся огромный удав. На потолке дрожали жидкие пауки. Алексей Петрович почти уже терял сознание. Он прислонился спиной к склизкой стене и скользил вниз, в коричневую, хлюпающую под ногами жижу.

Вдруг напротив в стене загремел засов, ржаво заскрипели петли и из щелей открывающейся двери брызнула радуга. И в сиянии нестерпимого и обжигающего на пороге появилась индианка.

– Ну, вот мы с тобой и на земле.

Мортира воспаленного сознания выстрелила самолетный сортир, петарда разорвалась и погасла. Да, блядь, это была та самая стюардесса с авиалайнера «Air India»!

– Там же больше нельзя было нигде, – зашевелил вздувшимися почему-то вдруг губами Алексей Петрович.

– Ладно, раздевайся.

– Но… здесь нету даже стула.

– Здесь зато есть стол!

В дверном проеме загрохотало и из радуги выехал цинковый стол. Удав опять закряхтел.

– Не бойся, он не тронет, – кивнула на удава стюардесса.

Она скинула униформу «Air India» и осталась лишь в одних розовых чулках. Осторожно и медленно легла на стол. Усмехнулась:

– Давай быстрее.

– Но… Но…

– Что?

– Я женат, – мучительно выговорил Алексей Петрович.

Она засмеялась.

– Но ты же ищешь отца?

Алексея Петровича как пронзило.

– Кто ты?

– Сломанная женщина Девадаси.

– Девадаси?

– Я из касты неприкасаемых. Твой отец космонавт, а мой – кабаривалл, он убирает нечистоты здесь, в Пахарганже.

– Блядь, я так и знал…

– Да, я храмовая проститутка, самая последняя из женщин.

Алексей Петрович закрыл лицо руками и захотел в Москву. Но Москва его не захотела.

«Олечка, где ты?»

– Ты просто должен прорваться сквозь свою иллюзию.

– Я люблю свою жену!

– А отец?

– Это же миф об Осирисе и Исиде!

– А ты уверен, что Ольга Степановна собирает сейчас оставшиеся после тебя куски? Украину, Казахстан…

Девадаси затрясла ляжками и захохотала. Пауки на потолке задвигались и замигали. Удав стал отползать от своего говна, лениво расправляя толстые кольца.

– Запомни, – сказала Девадаси. – Это всё тлен. Ты будешь жив как русский, пока будет жива твоя вторая родина, где все, что ты думаешь невинно.

– Это из Музиля?

– Почти.

– А как же отечество?

– Сначала родина, – сказала Девадаси.

И раздвинула ляжки.

Звездохуй встал. Стены исчезли. Исчез гадкий пол. Исчез цинковый стол. И зацвели фиалки. Небо обнажилось и звезды распались. Засквозило космосом. Закрутились индуистские свастики. Зашумели Могольские сады и налетели миллионы градусов Цельсия. Глаза индинки заблестели. Взвился и ужалил поцелуй. Загремело термоядерным синтезом. Центростремительно устремилась Украина, а вслед за ней Белоруссия и Казахстан. Гигантская воронка гаммадиона засасывала.

– Да, да, в пизду, – тихо подтвердила Девадаси.

Узкий и влажный, широкий и горячий, нежный, засасывающий и отпускающий ход. Туда, сюда, спираль Трисмегиста, ввинчиваться вправо, ввинчиваться влево, о, грандиозный звездный бобслей! Ебаться стало легко, уже сливались воедино Япония и Чикаго, нарастала Москва, красная, сладкая, все слаще, слаще, и…

И!

Ослепило вдруг черной оспой, вывернуло в оргазм, ухнуло… И во всем своем блеске, во всей своей нестерпимой славе Звездохуй вылетел в Кхаджурахо.

На зеленой поляне сидели слоны. В руках у них были тимпаны и ситары. Они пели Рагамалу и улыбались. Красное дерево лениво разбрасывало свои лепестки. В отдалении стояли храмы.

Маленький мальчик мёл аллею метлой. Другой собирал опавшие лепестки в широкие целлофановые пакеты. Третий поливал из шланга газон. Небо было прозрачно голубым.

– Лингам там, – сказал слон в золотом тюрбане.

Он показал рукой на высящийся за деревьями храм.

Как мало искренности, как мало добра, как мало милой и доброй сердцу сентиментальности. Где Арктика и моржи? Где русское – белое, красное и золотое? Русское – в бороде и без бороды? С его «ага», «ну-ну», «конечно-конечно»? Где русское, что хотело спасти мир?

– Оно есть, Алексей Петрович, есть, – пели слоны. – Оно скрыто в центре Земли, как огненное заебательское ядро, как опиумная трубка во рту Колумба, как последняя зажигалка у нищего.