Наондель

Я стиснула зубы так крепко, как могла. Боковым зрениям я увидела красноречивые взгляды, которые бросала в мою сторону Мериба. Она напоминала кавола, у которого стервятники отняли добычу.

– Тем временем что я могу сделать, чтобы дать тебе утешение?

– Бумагу, мой господин, – ответила я, не поднимая головы. – Если на то будет ваша милость.

Он негромко рассмеялся.

– Ты всегда так скромна.

Эти последние слова явно были адресованы Мерибе.

– Пусть так и будет.

Он жестом подозвал к себе Эстеги и что-то прошептал ей на ухо. Поклонившись, она вышла из зала.

Отпив еще глоток вина, Искан откинулся на подушки. С удовольствием огляделся.

– Да, тут и в самом деле уютно. Вы, женщины, умеете создать вокруг себя красоту. Цветы и все такое. Мои слуги так не умеют.

– Это Мериба, мой господин, – сказала я. – Все, что ты видишь, создано ее руками.

Он оставил мои слова без внимания.

– Жена, еще вина. И не могла бы ты нам чего-нибудь прочесть? Когда-то у тебя это неплохо получалось.

Кабира вновь овладела собой. С непроницаемым лицом она налила еще вина и поднялась. Некоторое время она стоял молча, вглядываясь в тени зала. Мериба сидела чуть в стороне, на своих подушках и шкурах. Искан не пригласил ее за свой стол. Я видела, как она борется с собой, пытаясь обрести контроль над своими переживаниями, однако лицо ее выражало все чувства, бушевавшие у нее на душе. Гнев, ревность, ненависть. Страх.

В тот вечер Кабира выбрала одну из старинных элегий о любви. Не знаю, что толкнуло ее на это. Может быть, сентиментальный тон Искана. Или же что-то другое – какая-то тайная причина. Это было длинное стихотворение о юноше и девушке, которые повстречались только раз и полюбили друг друга, а потом боролись с бесчисленными препятствиями и преградами, чтобы встретиться снова. Все кончается тем, что они умирают, разделенные каменной стеной, так и не встретившись. Стихотворение очень трогательное. Такой любви я никогда не знала. Мне доводилось испытывать желание как в клане, так и порой с Исканом. Я любила своих сестер и свою мать. Но любить так, чтобы быть готовым ради этого на смерть? Не знаю, существует ли такая любовь где-то еще, кроме как в стихах.

Когда Кабира закончила, у Искана было задумчивое выражение лица. Потом он вежливо поблагодарил ее, похлопал меня по щеке и покинул зал, так ни разу и не обратившись к Мерибе. Однако у меня возникло чувство, что весь этот вечер был своего рода демонстрацией для Мерибы. Урок, который он хотел ей дать. Угроза: без моего расположения ты никто. У тебя нет ничего.

Мериба все поняла. Она сделала выводы. Теперь она ненавидит меня и Кабиру. Кабира стоит выше нее в иерархии. Ей она не может отомстить. А вот я – я ниже ее. Я для нее неопасна.

Она сожгла весь мой гербарий, пока я принимала ванну. Все годы кропотливого труда. Все засушенные цветы, все рисунки, все записи. Уцелели только личные записки, которые я спрятала от посторонних глаз. Когда я вернулась в свою комнату, в огненной чаше остались только обугленные остатки. Рядом сидела Эстеги и плакала. Одежда ее была в саже, руки совсем черные.

– Гараи, я пыталась что-нибудь спасти. Я пыталась, но она не пускала меня сюда, пока огонь не разгорелся вовсю.

Я подошла к ней и повернула ее ладони. Они были обожжены. Я принесла воды, осторожно обмыла их, смазала соком алое. Эстеги всхлипывала, но больше ничего не говорила. Внутри себя я ощутила, как что-то освободилось, – что-то, долго придавленное невидимым клином. Слишком долго.

Потом я вышла в сад. Мне это было дозволено, так как Мериба все еще была в немилости. Два стража последовали за мной, но потом дали мне гулять свободно. Стоял холодный день, без дождя, но везде было сыро. Я пошла к роще деревьев зимил, которая растет рядом с холмом Анджи. Я знаю, как можно использовать смолу дерева, его листья, его орехи и корни. Для этого мне не нужны никакие записи. Знания, что внутри меня, невозможно уничтожить.