Наощупь

Данька начинает спорить, но я делаю вид, что не слышу его протестов. Бреду в спальню, достаю из комода домашний костюм. Застываю, глядя на собственное отражение в зеркале. Как пить дать, будет синяк. Касаюсь пальцами щеки, опускаю взгляд ниже. Губа припухла, в уголке запеклась кровь. Я прожила двадцать лет с мужчиной, но так и не поняла, что он за человек. Так страшно… Достаю чистое полотенце и, шаркая ногами, бреду в ванную. Долго стою под прохладными струями, неспешно вытираюсь и наношу крем. В голове пусто.

— Вот, приложи холодное, — командует Данил, стоит мне выйти. Забираю из его рук упаковку замороженного горошка, обмотанную веселеньким полотенцем в цветочек. Послушно делаю, как он велел. Между нами повисает тишина. Волнение Данила выдают желваки, скачущие на скулах. Мое — нервные движения пальцев, которыми я растираю лицо.

— Что… что это было, мам?

Зябко обхватываю себя руками. Хотела бы я иметь возможность соврать. Но Саша не оставил мне шансов.

— Ты же все видел, Даня. К моему большому сожалению.

— Дерьмо!

Мне не дает ответить оглушительный стук в дверь.

— Не хочу никого видеть. У Демида есть ключ, а остальные… — отрицательно качаю головой, но стук не утихает.

— Я все же посмотрю, кто там такой настойчивый.

Данька идет к двери. Без особого интереса я следую за ним. Дверь распахивается, и в квартиру буквально вваливается Степан. Резко озирается по сторонам, отодвигает в сторону моего сына, как будто тот игрушечный, и делает уверенный шаг ко мне. Мое сердце стучит, как сумасшедшее. Но стоит его груди коснуться моей, как все затихает. Совершенно определенно, он знает какой-то волшебный способ успокоить все мои страхи.

— Скажи, что я успел, — сипит Степан. Только сейчас я замечаю, как часто поднимается его грудь, как отчаянно жадно он дышит.

— Ты успел, — шепчу ему в губы. А у самой в голове проносится: боже мой, боже мой… как я так долго без него жила?

— Мам…

— Это мой Степан, Даня…

Я, вроде бы, объясняюсь с сыном, но все мои мысли сосредоточены на другом. Накрываю огромные руки поверх своих на щеках, и плевать, что они давят прямо на расползающийся синяк. Радуюсь, что Степан не видит, на кого я похожа. Не хочу его боли. Она во стократ страшнее моей собственной. Прикрываю глаза, вдыхаю влажный жар его кожи, только сейчас понимая, как он, должно быть, спешил. Сердце сладко сжимается. Каждый раз, когда он мне так нужен — Степан оказывается рядом. И я больше не ищу тому рациональных объяснений. Просто смотрю на него до рези в глазах. Тянусь вслед за его сухими руками. Вплавляюсь в его каменно-твердое тело. Мне так жаль, что столько лет я, как мотылек, летела на свет тусклой керосиновой лампы и не замечала огромное солнце, рожденное для меня… Глупая, я была невозможно глупая.

— Он обидел тебя, — не спрашивает — утверждает.

— Не успел. Данька не позволил.

Степан выпрямляется в полный рост и плавно протягивает руку вперед.

— Чуть левее, — подсказываю я, выжидающе глядя на сына. Пожалуйста, маленький, не подведи. Пожалуйста, Данька, пожалуйста! Данил хмурит брови, но руку Степану пожимает.

— Данил.

— Степан. Извини, что не успел раньше.

Мой сын коротко кивает. Как и мне в свое время, ему предстоит привыкнуть к тому, что Стёпа не видит.

— Мать есть кому защитить.

— Да, есть, — соглашается мой мужчина без тени улыбки. И я думаю, Данил прекрасно понимает, что в первую очередь Степан имеет в виду себя. — Тебе нужно переодеться?

— Зачем? — мои глаза широко распахиваются.

— Я забираю тебя к себе, — терпеливо объясняет он, как нечто, само собой разумеющееся, — так тебе надо переодеться, или мы уходим прямо сейчас?

Перевожу растерянный взгляд на Данила, который все сильнее хмурится.

— Матери ничего не угрожает. Мы здесь.

— Но ваш отец все еще имеет неограниченный доступ в эту квартиру. Собирайся, Таня, пожалуйста.

Мои глаза мечутся от сына к любимому мужчине, в то время как сердце замирает от сладкого ужаса. Ведь я знаю, какой сделаю выбор. И не боюсь, что Данил не поймет. Совершенно неожиданно ко мне приходит понимание, что ради Степана я готова абсолютно на все. Потому что он прав. Есть только мы. И только это имеет значение.

— Дай мне пять минут, — улыбаюсь, как будто выиграла в лотерею.

— Мама!

— Данил, я потом все объясню, не сейчас… Хорошо? Присмотри за Демидом сегодня, а завтра мы поменяем замки и что-то придумаем.

Степан принимает решение, что мне не стоит вести машину, поэтому к нему мы возвращаемся на такси. Сидя в салоне пропахшей дешевым стеклоомывателем Шкоды, молчим и держимся за руки. Чтобы не пугать людей своим видом, я надела огромные солнцезащитные очки, которые делают меня практически слепой в сгущающихся сумерках душного вечера. И в этот невесомый зыбкий момент между светом и тьмой, когда уходящий день вот-вот окрасят чернила ночи, ко мне приходит видение. Я вижу золотой лик божества. Я сама на время становлюсь им, обретая нечто, гораздо более ценное, чем я когда бы то ни было имела. Время останавливается, или растягивается до бесконечности. Мне так сладко, что хочется плакать.