Наперегонки со смертью

Я ударил его по башке рукояткой пистолета быстро и жестоко. Он не успел даже дернуться. Руку я почти не сдерживал – тыква этого круглоголового и не такое выдержит, если судить по опыту моего первого общения с ним. Просто связать и обездвижить его, как совсем недавно водителя, я побаивался. Мне вовсе не хотелось, кем бы он там ни был, стать его судьей и палачом. А если он начнет брыкаться, то у меня просто не останется иного выхода как пустить ему пулю в голову. Парень был отнюдь не слабаком. Это я отметил еще возле "Руси", когда шмонал его карманы, чтобы изъять документы. Мышцы отморозка были накачаны будь здоров.

Спустя полчаса я уже ехал по окружной дороге, за городом. Мне нужно было найти уединенное место.

Глава 20. НОВЫЙ СЛЕД

Диву даешься как трудно иногда отыскать укромный уголок, где можно побеседовать с кем-нибудь по душам. Это я понял еще в свои семнадцать, когда начал встречаться с девчонками. Бегая по городу с пацанами, я узнал столько потайных, скрытых от людских глаз мест, что их хватило бы для игры в прятки целому детскому дому. Но стоило мне присмотреть хорошенькую малышку, готовую отдать мне не только свой первый поцелуй, как все эти места мгновенно становились проходными дворами, притом в самый неподходящий момент.

Однажды я с самым насущным юношеским вопросом бегал часа четыре по всяким городским "достопримечательностям", таская за собой обалденную лапушку, и в конце концов, отчаявшись, свершил аморалку прямо в ее родном подъезде. Правда, мне пришлось на всякий случай вывинтить все лампочки на лестничной клетке, а перед подъездом рассыпать купленные по пути конфеты – дешевый "горошек" каменной твердости, целых два килограмма. Тем самым я соорудил первую в своей жизни импровизированную сигнальную систему. Эффект от нее был потрясающим. В смысле, что некоторых, особенно торопливых жильцов дома, пришлось отливать водой из детской лейки, найденной во дворе, возле песочницы, для того, чтобы они восстали из праха.

Понятно, такими милосердными делами я со своей осчастливленной подружкой занимался уже после того…

Кто ищет, тот всегда найдет. Какая-то левая дорога привела меня к так называемым дачам.

Нет, не к тем, которые настоящие дачи, а к тем, что курятники. Их строили в восьмидесятых работяги, получив для повышения жизненного уровня крохотные наделы площадью пять или шесть соток от родной коммунистической партии (которая ум, честь и совесть эпохи, если кто успел забыть) – как прохудившуюся шубейку с барского плеча.

Я выбрал самую неухоженную, хотя таких было много. Она стояла на отшибе, почти на опушке леса. Дачка утопала в бурьянах по окна. Похоже, ее владелец обладал незаурядным чувством юмора. Он соорудил забор из проржавевших металлических щитов с лозунгами эпохи застоя, выброшенных в металлолом за ненадобностью. Разновысокие щиты создавали удивительно хаотическую композицию – точно как наша настоящая жизнь, происходящая из прошлой. Не говоря уже об интересно скомпонованных высказываниях череды генсеков, написанных рубленным шрифтом, которые представляли "перлы" русской словесности.

За неимением лишнего времени я не стал наслаждаться этими эпитафиями социалистическому строю, занявшими достойное место на кладбище несбывшихся надежд пролетариата. Отворив ворота – то есть убрав самый большой щит, прикрученный к столбам ржавой проволокой, – я подогнал "джип" вплотную к дачке и поторопился выключить фары. Дачный поселок не отличался оживленностью, но кое-где окна домиков светились. А потому не стоило пренебрегать мерами безопасности и нужно было постараться, чтобы мои маневры никто не видел.

Мой, уже двойной, "крестник" оклемался только тогда, когда я вылил ему на голову полведра воды, которую нашел в железной бочке. Вода, конечно, попахивала, но я привез этих кентов не в баню, а на серьезный разговор. Я открыл входную дверь дачи, что оказалось проще простого, и затащил туда свой живой груз. На мою удачу, внутри домика нашлась бельевая веревка, которой я и связал стриженного отморозка. Дачка имела два оконца, закрывающиеся плотными занавесками. Так что я не боялся, что нас кто-нибудь увидит. Тем более, что запыленная лампочка под потолком еле тлела, и ее света хватало только для того, чтобы не набить лоб о шкаф, в котором хранилась всякая всячина.

– Очухался? – спросил я круглоголового.

Он промолчал, но его взгляд был красноречивее любых, самых нехороших, слов.

– У меня есть к тебе несколько интимных вопросов, урод, – сказал я резко и грубо. – Ответишь честно – будешь жить. Нет – тут я вас двоих и зарою. Но только не думай, что твоя смерть будет быстрой и безболезненной. Отнюдь. Вы мне, суки, сколько залила сала за шкуру, что я с тебя шкуру спущу. С живого. Понял!?

И все-таки он испугался. Чего, собственно, я и хотел добиться своим выступлением.