Наперегонки со смертью

– Петр, – остановил Сашка командира второго взвода, лейтенанта Акулика, – ты посиди здесь, с ней, ладно? Поговори с ней спокойно, чтобы не нервничала, не боялась. Постарайся не выпускать ее пока. Пусть успокоится. Я кое-что придумал – так вдруг получится...

– Конечно, посижу. А вы куда?

– Да пойдем с архаровцами востряковскими разбираться. Надо же что-то делать.

Они с Востряковым направились к блиндажу.

У дверей каптерки с автоматом на плече, охраняя Савельева, маячил кто-то из новобранцев. Сашка про себя посетовал, что никак не может запомнить их имена, а ведь ребята уже по неделе в его роте. Ну ничего, в первом же нормальном бою все запомнится само собой.

Они вошли в блиндаж, всматриваясь в его холодную темноту – сразу с солнца разглядеть здесь что-либо в подробностях было невозможно. Наконец увидели – в самом углу, на почетном дембельском месте, лежал, скорбно прикрыв глаза, связанный Грушевский.

– Во, погляди на своего героя, – кивнул Банда на Грушу, обращаясь к Вострякову. – Додумался твой горный орел – на командира с кулаками бросился. Бабу я ему, видите ли, поиметь помешал...

– Товарищ старший лейтенант! Разрешите обратиться! – мигом открыл Груша глаза и попытался, несмотря на связанные ноги, по-уставному вскочить при появлении командира. Но острая боль, в плече снова отбросила его голову на подушку, и Груша, не удержавшись, даже застонал.

– Помолчите, товарищ сержант! – с подчеркнутой строгостью прервал его Бондарович. – Не о чем мне с тобой теперь разговаривать... Анушидзе, развяжи-ка его!

Когда Грушу развязали и освободили туго прибинтованную к телу руку, Банда сел рядом с ним на лежанке, чтобы разобраться с травмой. Плечо уже опухло, и куртку с Груши совместными усилиями стянули с большим трудом.

Старлей принялся умело, с пониманием, ощупывать плечо и предплечье сержанта.

– Где болит? Здесь?

– Ага, – чуть не взвыл от боли Груша, ежась под жесткими пальцами Банды.

Тот сосредоточенно тискал руку сержанта.

– А хрен я тебе не полностью отбил? Шевелится еще? – специально отвлек Банда внимание Грушевского, и когда тот невольно ошарашенно опустил глаза к своим штанам, сильно и четко, как учили когда-то в Рязановке, дернул за руку, вправляя на место вывихнутый сустав.

– Ай, бля, твою мать! – заверещал травмированный, пронзенный острой болью.

– Не ной! Рукой пошевели... Ну вот видишь, целый. До дембеля заживет... Или до суда.

– Товарищ старший лейтенант... – снова заканючил сержант, просительно заглядывая Банде в глаза.

– Заткнись пока. Я тебе слова не давал... Анушидзе, собери здесь всю роту. Всех, свободных от караула. И этого, Савельева, тоже сюда.

Когда через несколько минут все собрались и устроились кто где, Банда сел посередине блиндажа на перевернутый ящик и, чеканя каждое слово, будто гвозди вбивая, в тяжело повисшей тишине произнес:

– То, что сегодня произошло, – позор. Вас, – он смерил взглядом Грушевского и Савельева, – я всегда уважал как хороших солдат. Мы вместе не раз были на волосок от смерти, но в вас я был уверен всегда... Сейчас я вас не уважаю. Вы – не мужики! Слава Богу, что через несколько дней вы дембельнетесь, и я никогда не пойду с вами ни в рейд, ни в разведку...

Он помолчал несколько минут, собираясь с мыслями, и никто не посмел в это время издать ни единого звука.

– Но все вы, – обвел взглядом Сашка собравшихся бойцов, – сволочи. Никто не помешал, ни у кого совести не оказалось... Я вам про интернациональный долг трындеть не буду, это вам и замполит расскажет, когда в гарнизон вернемся. Я вам только одно скажу – если эта несчастная кому-нибудь из своих обмолвится о том, что вы с ней сотворили, "духи" вам будут каждый день "лекции читать" по интернациональному долгу...

Бондарович снова помолчал, а потом резко закончил свою небольшую речь:

– Короче, так. О происшедшем здесь я пока никому не доложу. Вам всем советую тоже – ни слова.

Никому, ясно? Даже другу из соседней роты. Но если это дело всплывет, все, кто виноват, пойдут под суд. Покрывать никого не буду. Ни за глупость детскую, – он глянул в сторону новобранцев-"держателей", – ни за геройство в прошлом, слышите, Савельев с Грушевским... Все понятно? Вопросы есть?

...В тот раз их пронесло. Женщина, вернувшись в кишлак, видимо, промолчала. Савельев и Грушевский дембельнулись, а оставшиеся бойцы их роты несколько месяцев подряд рвали все жилы, прилагая абсолютно немыслимые усилия, чтобы вернуть уважение своего Банды...

* * *

Муравейник

живет.

Кто-то лапку сломал —

не в счет.

А до свадьбы

заживет.

А помрет —

так помрет...

Сашка положил автомат рядом с собой на сиденье и жадно закурил.

Это всегда с ним происходило – после боя, после напряжения всех физических и моральных сил, вдруг мелко-мелко начинали дрожать руки, и для того, чтобы успокоиться, парень всегда хватался за сигарету.

Он закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья с высоким удобным подголовником и расслабился.

"Слишком много всего сразу", – промелькнула в голове тоскливая мысль.