Наперегонки со смертью

– Стреляли, твою мать, или нет, я спрашиваю?

– Никак нет, товарищ гвардии старший лейтенант!

– Ты рассмотрел, кто ехал в машине?

– Так точно!

– Кто?

– Семья ихняя ехала... Наверное... Там же полная машина была – дети, бабы... Тряпья всякого...

Баран на крыше лежал связанный...

– Чего от них хотел прапорщик?

– Не знаю, товарищ старший лейтенант... Ну он кричал что-то такое типа: я знаю, что ты духанщик... Вот...

– Точнее!

– Я не слышал...

– Не трынди! Отвечай!

– Ну... Водки просил...

Власовчук аж попятился, видя, как медленно и неотвратимо, словно танк, надвигается на него Банда, переполненный жуткой, нечеловеческой яростью.

– Так ты, значит, еще не напился, гад? Тебе мало было? Догнать хотелось? И за это – по детям из гранатомета, значит? Так?

– Сашка, ты чего? Ты – серьезно? – забормотал перепуганный прапор, упершись спиной в стену из мешков. Дальше отступать было некуда, и Власовчук прямо на глазах стал как-то ненатурально съеживаться, тем больше, чем ближе подходил к нему Банда. – Сашка, я же "духа" подстрелил!

Бондарович встал перед ним, несколько секунд пристально, будто прицеливаясь, смотрел прапорщику в глаза и вдруг резко вскинул руки. Власовчук съежился и прикрыл лицо руками, ожидая удара, но Сашка вместо этого схватил его за погоны и сильно рванул, с мясом оторвав.

– Сука! – страшно прошипел старлей, швыряя погоны в лицо перепуганному прапорщику. А потом Банда стал пятиться, не спуская глаз с Власовчука. Солдаты расступались, освобождая ему путь, и постепенно образовался живой коридор длиной метров в пять, на одном конце которого стоял Банда, а на другом спиной к стене – Власовчук.

– Именем Правительства Союза Советских Социалистических Республик... – начал Банда тихо-тихо, и сразу же на блокпосту повисла мертвая тишина, как будто в преддверии чего-то ужасного. – За мародерство, за преднамеренное убийство мирных жителей, за грубое нарушение всех правил и принципов советского воина-интернационалиста...

– Сашка, да ты что?! – ужас в глазах прапорщика был поистине животным.

– За то, что этот гад, служивший вместе с нами, опозорил, невинной кровью замарал святое имя советского солдата и гвардейское знамя нашей части... За то, что детей – из гранатомета...

– Сашка... Товарищ гвардии старший лейтенант! Вы что надумали? – голос Власовчука дрогнул и сорвался на противный тонкий визг.

– Александр, успокойся! Перестань! – попробовал было успокоить друга и Востряков, но Банда даже не повернул головы в его сторону.

– За пьянство при выполнении боевого задания во время несения караула на блокпосту... За нарушение всех правил и норм боевого устава, Устава внутренней и караульной службы Вооруженных Сил СССР... За невыполнение приказа командования в боевых условиях...

– Ребята, да что же вы стоите?! Да мы же вместе с вами пули ловили и кровь проливали!.. Он же с ума сошел!.. Ну вы же все знаете меня! – Власовчук уже плакал навзрыд, слезы катились по его загорелому лицу, но солдаты стояли молча, не шевелясь, скованные странным чувством справедливости, высшей человеческой справедливости этого суда.

– Я приговариваю бывшего гвардии старшего прапорщика нашего разведывательного батальона Власовчука к расстрелу! – Банда сорвал с плеча автомат и передернул затвор. Солдаты в ужасе бросились врассыпную. Живой коридор распался буквально в один миг, оставив Власовчука у стенки из мешков в полном одиночестве.

Бондарович вскинул автомат, но в этот момент Востряков с силой ударил старлея по рукам сверху, пригибая ствол оружия к земле.

Очередь получилась совсем короткой, но все равно прицельной: пули веером взметнули фонтанчики песка, пробив мешки прямо на уровне коленей приговоренного к расстрелу, и Власовчук упал как подкошенный. Он громко кричал, стонал и ругался, валяясь в афганской пыли, с каждой секундой намокавшей от вытекавшей из его ног крови.

Банда в ярости повернулся к Вострякову, уткнув ствол "калашника" ему прямо в живот.

– Чего лезешь?!

– Саша, перестань. Успокойся, Саша! Слышишь? Пусть все решает прокуратура... Это их дело.

Мы же – не органы, – лейтенант говорил тихо и вкрадчиво, одновременно осторожно забирая автомат у Банды.

И Бондарович будто очнулся. Он молча отдал автомат и ушел на заставу, в офицерское укрытие.

– Ну чего стали? – прикрикнул Востряков на совершенно растерявшихся и обалдевших разведчиков. – Быстро перевязать прапорщика! Сделать ему укол. Подготовить к транспортировке в гарнизон.

Уложить в бэтээр второго отделения... Замкомвзвода приступить к сдаче-принятию поста!..

А сам поспешил в укрытие следом за Бандой.

Местные жители, тоже ставшие невольными свидетелями этой сцены, некоторое время еще постояли в отдалении, а потом, удивленно покачивая головами и тихо переговариваясь, начали постепенно расходиться...

В гарнизоне, в Хайратоне, Банда сам обо всем доложил комбату. Подполковник сначала схватился за голову, а потом, самолично разоружив Бондаровича, на несколько суток отправил его на гауптвахту.