Наперегонки со смертью

– Из армии я ушел. Уволился к чертям по собственному желанию. Надоело. Ты представь: по ящику показывают – Громов последний выходит из Афгана. Все, мол, за его спиной советских солдат больше нет. Прикрыл героический генерал отход нашего ограниченного контингента собственной задницей... Не, мужик он нормальный, я ж ничего не говорю, – Банда заторопился, увидев протестующий жест друга. – Только ж репортаж этот мы, разведбат наш, в Афгане еще смотрели... Кому я, в натуре, объясняю! Сам понимаешь, сколько парней его торжественный выход обеспечивали. И сколько времени мы еще в Афгане мудачились, когда генералы уже докладывали в Кремле об окончании войны.

– Да уж, представляю...

– Нет, ты даже представить себе не можешь!

Кинули нас, как котят бесхозных, в песках этих траханых! Мол, пока разберемся, кого куда, надо пожить немного в полевых условиях. Это ясно. Но чтоб условия эти – да на полгода, а? Как скоты последние, все время в палатках. Каждый день – макароны с тушенкой. Вода – и то за счастье. Мужики к женам своим, к детям рвутся – хрен на рыло! "А кто будет технику охранять-сдавать-передавать?" Мне-то, сам понимаешь, рваться особо некуда было, но так все это осточертело! Уволился – и точка. Чеки последние подытожил – и на Москву.

– И правильно!

– А ты б посмотрел, бляха, на этих, которых из Германии выводили. Во, где герои, мать их за ногу! Один Пашка-Мерседес чего стоит!..

– Да уж слыхал, – Востряков недобро усмехнулся. – Тут по соседству капитан в отпуск приезжает. Кореш. В одной школе учились. Он, правда, постарше чуть... В ГСВГ служил. За последний год три машины перегнал. Он мне много интересных вещей понарассказывал.

– Во-во...

– А вообще-то, Банда, – с жарена заговорил Олег, снова разливая водку по стаканам, – противно-то как! Я, блин, понять не могу, чего мы в том Афгане делали-то? Кому это надо было? Сколько ребят полегло... А сейчас! Герои-"афганцы"! Да в меня пальцем тычут! Знаешь, за что меня в городе не любят? Не-е-ет, не за фирму! За то, что "афганец"! Как будто я с клеймом каким. Как будто виноват в чем-то перед ними перед всеми...

– Ай, не трави ты душу, Олежка! Давай лучше выпьем еще, как тот поп говорил, по единой – и спать!

– А ты ж еще не рассказал...

– Давай завтра, Олег, ладно? Устал я сегодня, наверное, еще не отошел...

Банде явно не хотелось продолжения разговора, и, выпив, он встал, потрепал по плечу, успокаивая, бывшего своего взводного и побрел к своей кровати под яблоней.

– Пока, Олежка, пошел я спать.

– Иди-иди. Но завтра ты мне все расскажешь, пьяно тряхнул головой Востряков – Не отвертитесь, товарищ бывший гвардии старший лейтенант!..

* * *

В эту ночь Банда не спал до рассвета, до тех пор, пока чуть-чуть не посветлело небо на востоке, а затем не набралось яркостью, голубизной, пока на утренней свежей чистоте небосвода четкими контурами не обозначились ветки, склонившейся над его кроватью в саду яблони. Только тогда, в самый предрассветный час, когда наступает полнейший покой и даже листья на деревьях повисают неподвижно и безмолвно и лишь робко и коротко пробует у реки свой голос соловей, – только тогда парень смог уснуть. Всю ночь, лежа под черным одеялом неба и устремив взор в бесконечно далекие звездные выси, Сашка в мыслях витал где-то далеко, вспоминая и переживая заново последние годы своей бестолковой жизни. Годы, прошедшие с тех пор, как он подал рапорт на увольнение из рядов Вооруженных Сил по собственному желанию. Годы, за которые он сам себя ненавидел.

Он лежал и думал, что рассказать завтра Олежке.

Что делать? То ли рассказать все, не утаив от самого близкого друга ничего, то ли лучше промолчать чтобы в конце концов не потерять этого друга. Последнего и единственного.

Рассказать, как два года провел он в Москве!

* * *

Старший лейтенант Бондарович так и не дождался, когда его знаменитую десантно-штурмовую дивизию выведут из Таджикистана, приписав к какому-нибудь более цивилизованному округу. Он уволился прямо на этой дикой земле. И получил заверение в отделе кадров местного военного округа, что лет этак через дееять-пятнадцать он сможет претендовать на получение какой-то там квартиры, может быть, даже в Бишкеке.

Квартира эта сто лет ему не нужна была, поскольку обзавестись домашним скарбом, сразу после детдома попав в Афганистан, он не успел и даже не думал об этом, а семьи у него, кроме детдомовской дружной оравы, попросту не существовало. И ничего его в этой стране более не удерживало.

Распрощавшись с сослуживцами, сложив в "дипломат" бритвенные принадлежности и рассовав по карманам кителя все свои сбережения в рублях и чеках Внешпосылторга, Банда с легким сердцем махнул в Москву.

Он считал, что новую, мирную жизнь стоит начать именно так – в омут головой. А там, глядишь, и выплывешь.

И попал он действительно в омут...

II

Банда сидел в маленьком и мало кому известном кооперативном кафе и не спеша ужинал, запивая бифштекс холодным болгарским "Рислингом".