Наперегонки со смертью

Они прошли в комнату, устроились на диване, и буквально через минуту двери кабинета Владимира Александровича открылись, и оттуда появились мать и отец Алины. Губы генерала были сурово сжаты и глаза недобро разглядывали Александра. Настасья Тимофеевна рядом с ним казалась маленькой и слабой, суетливо забегая то с одной, то с другой стороны, не зная, как ей лучше себя вести.

При появлении родителей девушки Банда встал и мужественно сделал шаг им навстречу.

На секунду он замешкался, будто собираясь с силами, а затем внятно и четко заговорил, внешне ничем не выдавая своего волнения:

– Уважаемые Владимир Александрович и Настасья Тимофеевна! Я пришел сегодня неожиданно для вас, незваным гостем, но смею надеяться, что вы простите мне мою дерзость.

– Ну что вы, Саша, ничего страшного... – попыталась успокоить парня Настасья Тимофеевна, но тут же осеклась на полуслове, остановленная суровым взглядом мужа.

Наконец до Алины стал доходить смысл происходящего. Она поймала себя на мысли, что, кажется, понимает, зачем пришел сегодня Александр, и сердце ее забилось радостно и тревожно, то разливая в груди волнами жар, то замирая вдруг холодной ледышкой. Она поняла, как волнуется, в тот момент, когда не смогла поднять руку, чтобы поправить упавшую на лоб прядь волос.

А Банда продолжал как ни в чем не бывало, и только он один знал, чего ему это стоило:

– Владимир Александрович и Настасья Тимофеевна. Я... То есть мы с вашей дочерью, с Алиной, любим друг друга. Да. Я не представляю себе своей жизни без нее. И я пришел, чтобы просить руки вашей дочери.

И вдруг тишину нарушили всхлипывания Настасьи Тимофеевны. Слезы покатились у нее из глаз внезапно, и это были слезы радости. Материнским сердцем она сразу почувствовала, что этот парень заслуживает ее дочери, а она заслуживает его. Она предвидела, что нет смысла разлучать их.

Она была уверена, что они созданы друг для друга, и теперь свою радость, свое материнское счастье она выражала самой древней и самой надежной женской реакцией – слезами.

Ее всхлипывания будто оживили всех.

Алина бросилась успокаивать мать, а Банда наконец-то нашел в себе силы, чтобы взглянуть Владимиру Александровичу в глаза.

Он был поражен и убит холодным и суровым взглядом его глаз.

– Молодой человек, пройдемте в мой кабинет, там и поговорим более основательно.

– Папа! – все сразу слилось в этом вскрике Алины – радость и счастье, испуг и огорчение, тревога и надежда. Она не понимала такой реакции отца и стремилась хоть как-нибудь помешать ему сделать какой-то непоправимый, ужасный шаг.

Но сердце отца не дрогнуло.

– Пройдемте, молодой человек. Поговорим по-мужски, без присутствия женщин, – он кивнул в сторону своего кабинета и первым вошел в него, будто спасаясь от плача любимых женщин.

А плакали они теперь вдвоем, прижавшись друг к другу посередине комнаты.

Банда взглянул на них, не зная, чем им помочь, и обреченно шагнул за Владимиром Александровичем, плотно закрывая за собой двери.

– Садитесь, Александр, – указал ему отец Алины на кресло с высокой спинкой у журнального столика. – Располагайтесь, а я сейчас.

Он подошел к шкафу и, открыв дверцу бара, вытащил непочатую бутылку армянского коньяка и две рюмки. Затем поставил все это на журнальный столик и сам сел в кресло напротив парня.

– Давайте с вами выпьем за более тесное знакомство и поговорим о наших делах.

Голос его звучал спокойно и уверенно, и Банде почудилось в нем что-то угрожающее. Он весь внутренне сжался, будто готовясь к удару и мобилизуя все силы. Этот удар был из разряда смертельных, и только подготовившись к нему, можно было остаться в живых.

– Я за рулем, – попытался протестовать парень, но генерал лишь отмахнулся:

– Пятьдесят-сто граммов коньяка не пьянят, а лечат, приводя в норму и работу сердца, и работу мысли. Разве вы этого не замечали, молодой человек?

– Да, "пожалуй, вы правы, – Банда смирился с этим затягивавшимся вступлением, готовый теперь выслушать от Владимира Александровича все, что угодно.

– Так вот, Александр, – продолжил отец Алины, разливая коньяк по рюмкам. – Вы уверены в этом шаге, который собрались сделать, а частично уже сделали?

– Да, Владимир Александрович, я...

– Погодите, не перебивайте, – генерал сделал эффектную паузу – так старший по званию военный любит подчеркивать свое преимущество перед нижестоящим, и Банду почему-то сильно покоробила эта интонация. – А дочери вы уже предлагали выйти за вас?

– Да, мы любим друг друга, и она согласилась.

– Она согласилась! Вы слышали – она согласилась! – генерал залпом выпил рюмку и вдруг возвысил голос: – Да мне плевать, что она согласилась!

– Владимир Александрович, выслушайте...

– Нет уж! Выслушайте вы меня! Кто вы такой? Вы готовы к семейной жизни? Вы готовы сделать мою единственную дочь счастливой?

– Да, я работаю, неплохо зарабатываю...

– У вас есть квартира?

– Нет, но...

– Ага! Значит, вы надеетесь переехать сюда?

– Что вы такое говорите?

– То, что думаю!

Разговор набирал совершенно невообразимые обороты, и Банда вдруг почувствовал свое бессилие что-либо изменить.