Наперекор богам

Увидев Дану, Лазора поднялась и пошла ей навстречу. Разбуженный звереныш недовольно мявкнул, потянулся, и девушка еще раз подивилась необычной раскраске.

– Здрава будь, матерь Лада, – поклонилась ей Дана.

– И тебе поздорову, воительница, – улыбнулась девушка.

– Проходи, располагайся, – повела ее Лазора вглубь чертогов. Зверек, прихрамывая, побежал следом, периодически тычась носом ей в ноги. – А тигреныша не бойся. Мал он еще. Велес принес, просил выходить, да только так и не смогла я ему полностью лапку залечить.

– Хорошенький, – Дана наклонилась и погладила котенка. В ответ он довольно заурчал.

Лазора показала девушке ее покои, а после они вернулись в первую горницу. Рукоделие со стола уже было убрано, на расшитой цветами скатерти стояли блюда с разнообразной едой. Девушкам были поставлены блюдца поменьше, дабы могли они себе понравившуюся еду накладывать, лежали расписные деревянные ложки да небольшие, но острые, ножи.

Не заметила Дана, как пролетела седмица и настала пора возвращаться в мир людской. Все ждала она, когда жрица заговорит с ней об урманине, но та словно не замечала ее вопрошающего взгляда. Они гуляли в саду, игрались с тигренышем, пряли, шили, вышивали, вели беседы о богах, князьях, землях ведомых и неведомых, зверях чудных, птицах дивных. О многом могла поведать ей Лазора. Но лишь о самом заветном, о чем сердце болело, молчала. Лишь прощаясь, произнесла странную фразу.

– За своим сердцем следуй, касатка, не обманет оно тебя, – тихо промолвила не Лазора, но Лада, на прощание обнимая девушку.

На сем и простились до весны. Лишь месяцы спустя вспомнит Дана эту фразу, да задумчивый и немного грустный взгляд вошедшей в тело своей жрицы богини.

В конце зимы Всеслав велел готовить ладьи к долгому походу. Из полюдья князь вернулся с возами, груженными мехом, воском, медами да льняными тканями. Наученные новоградским торгом купцы, горели желанием самим отправиться в чужие земли. Нутро их чуяло богатый прибыток. Всю зиму велись о том долгие споры, с новой силой вспыхнувшие после возвращения князя с данью. Не по нраву старикам было отпускать соплеменников в земли неведомые. Грозили, что не вернуться люди оттуда. А коли вернуться – не они это будут, а злые духи в их тела вселившиеся. Те, кто моложе и бойчее, напротив, рвались в путь. Хотелось им мир посмотреть, себя показать, товары диковинные привезти.

Решили спросить совета у богов. И каково было изумление, когда те в один голос указали – плыть купцам в варяжские земли, сулили прибыток и успех. Когда же стали жрецы Морены спрашивать, кому плыть – лишь трем десяткам богиня смерть показала. Но как только вопросили, что ждет тех людей, останься они в Полотеске, ответ был тот же самый – смерть. Не стали жрецы имена людей открывать, не решились омрачить ожиданием беды последние дни людей. Лишь поведали князю, что не все назад возвернуться, ибо судьба такова. Выслушав жриц и жрецов, Всеслав велел смолить ладьи и готовить товары.

Дана в приготовлениях не участвовала. Свою долю она получала в гривнах, и остававшиеся от покупки одежды и оружия деньги отдавала жрицам Макоши, лишь немного приберегая для себя. Жила она при дворе князя, там же и столовалась. Разве когда пряником али орешками себя тешила. Да много ли на то надобно. Да и кроме того княгиня сказала, что от себя не отпустит. Нечего девушке в чужедальних землях делать. Хоть и хотелось Дане с прочими воями отправиться, да перед княгиней сам Всеслав отступал. Пришлось девушке смириться. Лишь одно утешение сулило – обещался урманин этим летом в Полотеск вернуться.

Каково же удивление всеобщее было, когда за день до отъезда явилися на двор княжеский жрецы Перуна да Велеса, а с ними жрица Лады. Долго что-то Лазора княгине выговаривала, да только после разговора того вышла женщина из светелки своей задумчивая. Ни с кем словом не перемолвившись, к дружинному дому направилась. Лишь там велела передать Дане, чтобы та собиралась с прочими воями в дорогу.

Свинцовые воды бились о борт ладьи. Парус пришлось спустить, чтобы его не сорвало ветром. Лишь мастерство рулевого Путислава да силы людей, сидящих на веслах, удерживали суденышки на достаточно близком расстоянии одно от другого. Утомленные борьбой со стихией вои творили молитвы богам, но все было тщетно. Темнело. Если при неверном свете дня еще можно было различить другие ладьи, то с наступлением ночи волны разметают их по глади морской. И как друг друга после найдешь – неведомо.

Дана, привязавшись к мачте, взывала к Перуну. Но бог то ли не слышал ее, то ли были у него дела важнее. Девушка вздрогнула, когда на палубу обрушилась очередная волна. Вот и настал конец, подумалось ей. И не было ни страха, ни отчаянья. Только сердце сжалось от тоски по чему-то далекому и не сбывшемуся. Да мелькнула мысль, что Чернобог получит, наконец, обещанную ему душу. Еще один удар, и громкий треск, перекрывший вой ветра. А потом все почувствовали, что ладья больше никуда не движется, налетев на подводные камни.

– Отплавались, – прокатился тихий шепот и смолк под суровым взглядом кормчего.