Наперекор Сталину

Вернее, он существовал когда-то. Вот уже двадцать лет в замке никто не жил. Понятно, как быстро заброшенный дом приходит в упадок. и Феррьер скоро получил прозвище «замок медленной смерти», как окрестил его один из старых слуг моих родителей. Так как мы с Мари-Элен были еще в ту пору «бродячей парой» - так прозвали нас наши друзья, ибо мы еще не успели закончить реконструкцию Мотри и купить особняк на улице Курсель, - мне пришла в голову идея: а что, если восстановить часть замка Феррьер для уик-эндов?

Размеры замка делали невозможной умеренную реконструкцию всего замка; я планировал провести восстановительные работы только в одном крыле, в том самом, что выходило на озеро, с тремя салонами на первом этаже и спальнями на втором. Но я совсем забыл о вкусах Мари-Элен! Отвечая на вопросы «Анкеты» Пруста: «Каковы ваши представления о счастье?», она ответила: «Жить среди избранных тобою людей». В данном случае это означало, что одно крыло (с пятью или шестью гостевыми комнатами) было, конечно, лучше, чем ничто, но от этого «лучшего», как врага прекрасного, следовало отказаться!

Тогда я пересмотрел свой план. Вся эта глупая, в сущности, затея начинала меня увлекать все больше и больше. Я включил в проект реконструкции и второе крыло замка. Работы принимали все больший размах: надо было сверлить толстенные стены замка, чтобы сделать в нем центральное отопление, отремонтировать перекрытия, лестницы и террасы, перепланировать сады, пересадить деревья.

Мари-Элен снова взяла в руки все убранство замка; это разделение обязанностей было весьма удачным, так как всякое наше несогласие по поводу реконструкции могло проявиться лишь позже и никак не могло тормозить работу. Это была работа, сравнимая с забегом на длинную дистанцию, но и требовавшая, вместе с тем, вхождения во все мелочи: заново обставить каждый салон, каждую анфиладу замка, следовать духу гуашей Эжена Лами, найти подлинные ткани эпохи, выткать по их образцу новые, собрать предметы мебели нужной эпохи, найти художников, способных восстановить роспись плафонов и лепнину потолков .

* * *

В 1959 году, ровно век спустя после церемонии открытия замка моим прадедом, Феррьер возродился. Мы отпраздновали это новое рождение пышным балом. Тема родилась сама собой: замок Спящей Красавицы.

Гости входили в ворота и попадали в густой лес, пройдя который они оказывались в парке. Здесь перед ними представал замок. Он слабо мерцал в ночи, загадочный и призрачный. Огромные паутины гигантскими серебряными нитями свисали с крыш. По озеру скользил призрачный корабль, он плыл в полной тишине, без экипажа, надувая свои паруса ветром далеких эпох.

И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, замок проснулся от своего векового оцепенения: в окнах зажглись канделябры, зазвенела музыка, показались танцующие пары. На рассвете никто не хотел уходить, пришлось импровизировать для гостей завтрак.

В новых «декорациях» замка стала разыгрываться новая пьеса. Феррьер постепенно обретал былую роскошь. Вновь каждую осень по воскресеньям я организовывал там охоту с размахом, который я помнил по своим детским годам. Но и в другое время замок был полон. Там были, конечно, близкие друзья, наша с Мари-Элен «большая семья». Они имели свои постоянные гостевые комнаты. Были там и друзья друзей, и новые люди, которые по тем или иным причинам интересовали Мари-Элен. Я постоянно находился в окружении каких-то людей, которых явно раньше не встречал и единственным достоинством которых в моих глазах было то, что можно ничего им не говорить, так как ни им, ни мне сказать друг другу было нечего.

Мари-Элен имеет явный дар притягивать творческих людей разных специальностей. И я всегда удивлялся тому, насколько те, кто имеет яркий художественный талант и артистическую натуру, сходны между собой в чем-то неуловимом.

Например, музыканты-виртуозы. Моя мать была настоящей меломанкой, моя сестра вышла замуж за Гришу Пятигорского, да и мое многолетнее пребывание в Америке дало мне возможность хорошо узнать их «среду» - среду «служителей музыки», как они любят себя называть. И если не говорить только лишь об их темпераменте, как любят говорить об Исааке Стерне и о Ростроповиче, то следует обратить внимание на какой-то только им свойственный пыл, на широту их души, на какой-то особый энтузиазм и страстное восприятие жизни. Все это было так свойственно моему шурину Грише или, к примеру, Артуру Рубинштейну. Только одной любовью к музыке этого сходства объяснить нельзя - но если она смягчает нравы, то может и сгладить различия! Действительно, Нуреев, Мария Каллас и Кордобес - будто родились в одной семье. Такое же сходство я нахожу между Элизабет Тейлор, Караяном и Боргом: помимо таланта, их объединяет страстность натуры. Неудивительно, что Мари-Элен привлекают люди такого типа; да и они тянутся к ней по самой природе артистических натур, по их сходству.