Читаем Наперекор Сталину полностью

В тот же вечер в ресторане, куда я повел ужинать моего друга Жака Бенгена, мне было забавно наблюдать, как посетители, войдя в зал, демонстративно обходили мой стол, морщась от отвращения, зажав нос. Моя военная форма хранила запах моих приключений.

От этого кораблекрушения, пережитого за тысячу миль от побережья Ирландии, у меня осталось несколько воспоминаний, одни - ценные - я сохраняю в памяти как уроки, многому меня научившие, другие - жестокие - всплывают как кошмары.

«О волны, сколько мрачных историй вы знаете.» - сетовал Виктор Гюго. Среди прочитанных мной многочисленных рассказов о кораблекрушениях «Жестокое море» Никола Монсара наиболее живо мне напомнило мой собственный опыт, в нем особенно правдиво и точно описывается то, что я пережил. Даже если там и есть жуткие сцены, которые мне не довелось видеть, например, когда матросы, сбившись в кружок, плавают в воде, ухватив друг друга за пояса безопасности, уже мертвые, все еще ожидая помощи.

Вся эта «морская» история закончилась только за. бокалом вина. Мой кузен Джимми извлек для меня из своего погребка бутылку лафита, достойного моего приключения. Он меня попросил угадать год.

Мне показалось, что я распознал один из моих любимых урожайных годов; в доме моего отца я часто имел возможность оценить его.

1895! - уверенно заявил я. Кузен удивленно взглянул на меня:

Ты попал в точку! Это хороший знак. Война будет продолжаться под добрым знамением.


«Свободная Франция»

В Лондоне я поселился в отеле «Дорчестер».

Уже в первую ночь меня внезапно разбудил сигнал тревоги. Я не знал, что следует делать в этом случае, и позвонил телефонистке. Она, очень удивленная, ответила коротко: «Делайте, что хотите!» Я погасил свет и снова лег в постель, затем подошел к окну, открыл его - преследуемый всеми прожекторами Лондона, одинокий самолет пытался ускользнуть.

Здесь шла самая настоящая война. На каждом шагу в городе были видны ее признаки. Повсюду военные, улицы с пустующими домами, похожие на беззубые рты, мешки с песком, громоздящиеся в особо опасных местах. И в то же время складывалось странное впечатление, что город живет своей обычной жизнью - нигде нет развалин, люди спокойно идут по улицам, заходят в бары и рестораны (продовольственных талонов тогда еще не существовало, были только талоны на одежду).

По ночам часовые в касках делали обход; при каждом таком рейде они поднимались на крыши, чтобы тотчас же принять меры против зажигательных бомб.

Теперь я снова был военным; я явился с моим командировочным удостоверением (перемазанным мазутом, перенесшим кораблекрушение), и меня поставили на учет. Мне выдали полагающуюся экипировку со всеми отличительными знаками драгунского полка, серебряными галунами на черном фоне, черной пилоткой с белым кантом. Я получил направление в тренировочный лагерь в Кемберли, что в часе езды на поезде от Лондона.

Когда я записывался добровольцем в Соединенных Штатах, я задумывался над тем, какого рода деятельностью я буду заниматься; у меня сложилось впечатление, что администрацию голлистов несколько смущало мое появление. Вишистская пропаганда неустанно повторяла, что голлисты - это не что иное, как «сборище евреев», разбавленное несколькими французами-предателями, и, даже не принимая всерьез эти заявления, я тем не менее довольно ясно представлял себе, что еврей, да еще с такой фамилией, как моя, будет если не выпровожен вообще, то немедленно отправлен в действующую армию. С другой стороны, у меня был очень малый опыт участия в военных действиях! Так что я не ожидал никакого продвижения по службе и уже приготовился к естественному ходу событий на избранном мной пути.

Те, кто, подобно мне, прибыли с американского континента, где война воспринималась лишь как какой-то далекий конфликт, внезапно испытали радость от сознания, что они участвуют в борьбе, в которую оказался вовлечен весь мир. И чем долее я находился на «моем» континенте, тем более крепло во мне ощущение, будто я вновь обрел мою родину. Американцы участвовали в войне, в то время как англичане ею жили. Их страна страдала от чудовищных разрушений и была постоянной мишенью для немцев. Англичане достойно держались в мрачные дни 1940-1941 годов под нескончаемыми бомбардировками вражеской авиации. Они теперь были на передней линии в сражениях на Дальнем Востоке, в Северной Африке и в Европе. И вот я сейчас нахожусь здесь, где все это происходит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное