Наперекор судьбе

Адель интересовали не победные реляции и не слухи. Ее волновала оборотная сторона освобождения Парижа. «Охота на ведьм». Грубые и не всегда соизмеримые акты возмездия. Женщин, спавших с немцами, обвиняли в collaboration horizontale – «горизонтальном коллаборационизме». Им обривали головы. Парижане с жестокой иронией называли это «прической 44». Некоторым на груди ставили клеймо со свастикой. Этих женщин – некоторых в голом виде – вели маршем позора по парижским улицам… Газеты сообщали о казнях «королей» черного рынка, доносчиков и продажных правительственных чиновников. Под суд трибунала попали Жорж Суаре – издатель пронацистской газеты «Aujourd’hui» («Сегодня») и «радиопредатель» Жан-Эроль Паки. Оба были расстреляны поздней осенью. Арестовали, хотя и ненадолго, Коко Шанель, известную своими антисемитскими взглядами. Были арестованы киноактер Саша́ Гитри и актриса Арлетти, имевшая в любовниках немецкого офицера. Затем ее выпустили для участия в фильме «Дети райка». Говорили, что ей тоже обрили голову. Но важнее для Адели были сведения об устройстве госпиталя Бишо у Порт-де-Сент-Уэн, куда помещали узников нацистских концлагерей.

Может, Люк там? Или до сих пор прячется? Он не мог не прятаться, иначе как бы он сумел пережить эти годы? А может, его направили в лагерь для интернированных? Да и жив ли он вообще?

Адель перепробовала все каналы связи. Она писала мадам Андре, без конца звонила в их бывшую квартиру. Она даже пыталась писать и звонить в издательство Константена, хотя и сознавала полную бессмысленность этой затеи, поскольку Константен незадолго до оккупации Франции перебрался в Швейцарию.

Аделью вновь овладела тревога. Она не находила себе места. У нее началась бессонница, а если она и засыпала, ей снилось, как открывается дверь и в комнату входит Люк. Иногда ей снился звонящий телефон. Она хватала трубку и слышала его голос. Но все это было только во сне. Наяву она не получала никаких сведений.

Никаких.

Она уволилась с фабрики и снова занялась фотографией. Но печаль, снедавшая ее, отражалась и в снимках, что никак не вязалось с общим оптимистичным настроем. И вновь ее прибежищем стал Эшингем, а ее основной собеседницей – бабушка. Адель помогала леди Бекенхем – пусть и символически – выдерживать присутствие высокомерного и помпезного нового лорда Бекенхема. Лукас был еще довольно мал и не понимал, что Париж освободили. Зато Нони уже вовсю читала газеты и несколько раз спрашивала мать, смогут ли они теперь вернуться домой. Домой! Нони так и не понимала, где же ее дом, и это сильно угнетало девочку.

А потом пришло это письмо.

Человек, написавший его, назвался соседом Люка. Адрес был ей незнаком: где-то в тринадцатом округе, далеко от площади Сен-Сюльпис и даже от Пасси.

Написавшего звали Бернаром Тувье. Это имя Адели ничего не говорило. Однако письмо пришло на Чейни-уок. Адрес ему мог дать только Люк, знавший, что это самый надежный адрес и письмо обязательно попадет ей в руки.

Оно было написано по-французски. Адель вернулась усталая, весь день проработав в редакции «Вога». Она с непонятным спокойствием посмотрела на конверт, затем унесла его в гостиную, где села и даже налила рюмку хереса, перед тем как взяться за чтение.

...