Наперекор судьбе

Барти посмотрела на дочь и подумала об удивительном чуде любви, когда двое соединяются телами, наслаждаясь друг другом, и этого достаточно, чтобы через девять месяцев на свет появился плод их любви. Она родила полноценное человеческое существо, наделенное мозгом, недюжинной волей (в этом можно не сомневаться) и способностью смяться, плакать, любить и ненавидеть. Теоретически Барти и раньше знала, но по-настоящему поняла только сейчас: ее жизнь бесповоротно изменилась. Отныне это будет не ее, а их жизнь – ее и дочери. Их совместная жизнь, которую они будут строить так, как захотят.

Вместе с дочерью в ней родилось новое, незнакомое прежде состояние. Барти даже боялась, что ей оно не присуще. Она ощутила мощный поток любви. Не той любви, какую знала до сих пор, не любви, где центром была она сама, а какой-то новой любви. Любви-опеки, любви-защиты. Барти не находила сравнений. Впрочем, их и быть не могло. Теперь, что бы она ни делала, куда бы ни ехала, ребенок будет вместе с ней. Необязательно телесно, но в ее мыслях, заботах. В ее любви. Та вселенная, где до сих пор жила Барти, сместилась и даже перевернулась. Рождение дочери изменило все ее принципы, казавшиеся незыблемыми, все желания и надежды. В одно мгновение центром ее вселенной стала дочь – маленькое, но самое важное существо, которое она сейчас держала на руках и которое шевелилось. Барти даже показалось, что малышка смотрит на нее сверкающими глазами. Это были глаза Лоренса.

– Как вы ее назовете? – спросила медсестра.

– Дженетт, – твердо ответила Барти. – В честь ее бабушки.

– Очень красивое имя.

– Если уж говорить абсолютную правду, то я не в восторге от этого имени, – сказала Барти, гладя головку дочери. – Но я знаю, что ее отец наверняка захотел бы назвать девочку так. Это было бы самым заветным его желанием.

Медсестра издала странный звук, похожий на кудахтанье. Наверное, это было выражением симпатии.

– Грустно сознавать, что он никогда не увидит своей дочурки, – произнесла медсестра. – Сейчас такое происходит сплошь и рядом. И женщин, оказавшихся в вашей ситуации, более чем достаточно.

– Я не ропщу на свое положение, – ответила Барти. – Гораздо лучше остаться с ребенком, чем с одиночеством и воспоминаниями.

– Это правда. Хотя и горькая. А теперь отдайте мне малютку Дженетт. Вам нужно хорошенько отдохнуть. И не смотрите на меня так. Она будет совсем рядом. Если кто-то из нас вам понадобится, вот кнопка вызова. – Подойдя к двери, медсестра обернулась. – Мне тут мысль пришла. Возможно, вам понравится. У меня была двоюродная сестра, которую звали Дженетт. Но в семье ее звали не иначе как Дженна. Может, и вы будете звать так вашу дочку.

– Да, – улыбнулась Барти, ощутив невероятную сонливость. – Это имя мне нравится. Спасибо.

С этого момента новорожденная стала Дженной.

* * *

Дженна была для Барти не просто желанным ребенком. Дженна была всем, что у нее осталось от Лоренса: воспоминанием, доказательством их любви, продолжением его линии. Она была лекарством от одиночества, чудодейственным средством, облегчающим горе. Она была смыслом жизни, упорядочивающим фактором и обещанием счастья.

Величайшим огорчением Барти было даже не то, что Лоренс не увидел своей дочери, а то, что он вообще не подозревал о ее существовании. Барти вспоминала его голос, когда он говорил, как мечтает о детях, рожденных ею от него. Эти воспоминания значительно помогали ей выдерживать тяжело протекавшую беременность и такие же тяжелые роды. Если бы он хотя бы знал о ее беременности. Но он не знал ничего. Со времени их последнего свидания они больше не виделись и не написали друг другу ни одного письма… Спустя три дня на подступах к Шербуру Лоренс попал в засаду и был убит.

Командир с несвойственной ей мягкостью сообщила об этом Барти.

– Он настоятельно просил нас, чтобы в случае его гибели вам как можно скорее сообщили об этом. Примите мои соболезнования.

В тот момент у Барти не было ни слез, ни каких-либо чувств. Она поблагодарила командира и вернулась на дежурство.

Ей предложили отпуск, но она отказалась. Как ни странно, здесь она ощущала себя в большей душевной безопасности. Казалось, невыносимый шум и опасности чисто физического свойства заслоняли от нее и боль, и горе. Вскоре после Дня Д немцы обрушили на англо-американские силы свое новое оружие – смертоносные ракеты «Фау-1». Это было оружие возмездия, существенно притушившее эйфорию после успехов союзных войск. Помимо разрушений и жертв, «Фау-1» нанесли массированный удар по моральному духу войск и гражданского населения.