Процессия полностью зашла в храм, все расселись и началась месса. В этот момент на меня накатила волна апатии. Я тупо смотрела на свечи несколько минут, часов, а может и дней, как будто оказалась вне времени. В голове было абсолютно пусто, тело оцепенело, и это было хорошо. Потому что не больно, потому что тоска не душит слезами, потому что не чувствуется одиночество.
Кто-то легко коснулся моей руки и вложил в нее венок из цветов:
– Нужно попрощаться, леди…
Попрощаться? С кем? Мне нет ни до кого дела. Мысли разбегаются, как испуганные муравьи, беспорядочно кидаясь из стороны в сторону. С трудом собираю их в кучу, встаю и иду к гробу. Каждый шаг делать так трудно, будто ноги одеревенели, да еще и вязнут в трясине. Пройдя кажущийся бесконечным путь, стою и долго смотрю на его лицо. Наверное, слишком долго, а вокруг тишина, все терпеливо ждут, когда же впавшая в транс девчонка наконец сделает, что нужно, и отойдет, уступая место следующему. Молча, надеваю венок на голову отцу, целую в лоб и направляюсь прямиком к выходу. Мое место уже занял какой-то важный господин. Он начинает говорить, что-то бессмысленное вроде того, каким хорошим человеком был отец, как его будет всем не хватать. Ускоряю шаг, стараясь не сорваться не бег. Проходя мимо двух пожилых дам, слышу как они перешептываются:
– Бедняжка, ей всего-то двенадцать!
– Да уж, такое горе. И неужели они думают, что ребенок сможет управляться с делами, да еще и когда такое несчастье навалилось?
Вот бы заткнуть уши, не хочу ничего слышать! Если я сейчас не выйду на свежий воздух… Чуть ли не бегом добираюсь до двери, выскальзываю наружу. И попадаю под дождь. Спасибо за этот подарок! Прощальные речи растянутся на час не меньше, а я смогу побыть одна. Оглядываюсь по сторонам и никем не замеченная прячусь под сенью деревьев среди надгробий. Без сил падаю на землю, корчась в рыданиях, которые заглушает кстати раздающийся раскат грома. Я бьюсь в истерике все неистовей, так что все тело трясется будто в эпилептическом припадке, но легче не становится. В груди стремительно расширяется огромная дыра, пустоту которой ничем не заполнить. Я катаюсь по земле, вырывая траву зубами и ногтями. Одежда промокла насквозь, но мне ни капли не холодно, кожа пылает как огонь преисподней, в которую провалилась моя душа. Слезы иссякли, а сними и ярость. Резко накатывает слабость, и я задыхаюсь, судорожно всхлипывая. Грязные мокрые волосы налипли на лицо, но у меня нет ни сил, ни желания их убирать. Я просто хочу остаться здесь, забыться, умереть. Сворачиваюсь клубком и останавливаю взгляд на ближайшей травинке. Может, если я не буду двигаться, будет не так больно от черной дыры, занявшей место сердца в груди? Я уже не всхлипываю, тело замерло, лишь иногда по нему пробегает дрожь, как напоминание о недавней истерике. Слушаю шум дождя, ветра и шелест листьев. Боже, дай мне уснуть здесь и не проснуться… А глаза и правда закрываются, веки отяжелели, реальность расплывается. Хорошо…
Сквозь пелену, закрывшую меня от внешнего мира, пробивается какой-то тихий чужеродный звук. Нет, не нарушайте мое уединение. Меня здесь нет, меня здесь нет! Повторяю про себя одни и те же слова бесчисленное количество раз, пока некто не удаляется, вновь оставляя меня наедине с собой. Закрываю глаза и погружаюсь в благодатное забытье.
– Бог мой, леди! Наконец-то я Вас нашел. – Какой-то голос смутно пробивается сквозь дрему.
Может, он уйдет? Неужели у меня нет права даже на уединение? Слышу печальный вздох и бормотание по поводу грязи и мокрой одежды. Потом сильные руки поднимают меня с земли и относят в тепло автомобиля. Затем бережно укладывают на сиденье, убирая спутанные волосы с лица. Последнее, что я слышу:
– Все будет хорошо, Интегра. Сейчас я отвезу тебя домой.
В голове мелькает мысль, что ничего никогда уже не будет хорошо, и что больше у меня нет дома, ведь дом… И я вновь проваливаюсь в глубины беспамятства.
Тепло и сухо…и тихо… Укутываюсь в одеяло плотнее, нежась в уютной постели. Почему-то вспоминается мысль о доме. Ведь дом – это место, где тебя кто-то ждет, где ты нужен…Дома всегда тепло и безопасно, и… Резко распахиваю глаза: папа умер! У меня больше нет дома! Я теперь осталась одна, меня некому больше ждать, и у меня больше никогда не будет дома, НИКОГДА! Дыхание перехватывает, и дыра в груди услужливо напоминает, от чего я пыталась спрятаться на церковном кладбище. Сухие глаза нещадно щиплет, кажется, они еще и ужасно опухли. Молча, рыдаю без слез и снова засыпаю.