Написано лапой и хвостом

Налим с метр, наверно, попался, не меньше. Никита его на кукан посадил, а он спокойный такой, рассудительный. Замер на дне, и только жабры чуть шевелятся.

Тут и остальные колокольчики как обезумели. Голосят что есть мочи, трезвонят один за другим, а то и одновременно. Парнишки только и успевают налимов вытаскивать. Не до сна стало. В костёр дрова подкинули, и заполыхал он, озарил окресы.

– Может, зря? – засомневался Егорка. – Всех налимов распугаем.

– Наоборот, хорошо. Папа говорил, налимы как завороженные на свет костра идут.

Парнишки мои согрелись, а налимы и правда натиск не ослабили, судаки подошли.

Отец утром приехал, а у нас целая гора налимов, и ещё три больших судака. Каждый килограмма по два, не меньше. Я вокруг важно выхаживаю, искоса с гординкой поглядываю. Вот, думаю, свезло: и рыбы наловили, и здоровье в целости-сохранности. Всё благодаря моим усилиям…

Домой веселёхонько возвращались. Никита с Егоркой, перебивая друг дружку, живо рассказывали про нашу удачную рыбалку, а я смотрел в окно и думал, что нужно достать где-нибудь ещё одну шубу, запасную, и держать её на всякий пожарный случай.

Чудесная исцеляющая сила

После этой рыбалки в моём теле странные изменения случились. Когда холодно, организм в особом режиме работать начинает. От меня такое сильное тепло исходит, что в избе меня вместо печки используют. Меня даже на зимнюю рыбалку не берут, если лёд тонкий. И снег, и лёд подо мною сразу таят, и приходится мне частенько менять дислокацию. Однажды засиделся, засмотрелся, как Никита из лунки окуньков выдёргивает, да так и бултыхнулся в воду. Хорошо, хозяин рядом оказался. Подполз по льду и за лапу меня выдернул.

В трескучие морозы меня силком в дом загоняют. Печка в доме, конечно, тоже есть, но её недостаточно. Опять же экономия на дровах и угле. К тому же тепло моё особенное – полезное, исцеляющее, силу человеку даёт. Бывало, протопишь избу, как следует, и уже духота, как в бане. Тогда выпроваживают меня на улицу, чтобы я в коровнике посидел или в курятнике.

Наша корова Пестроня постоянно просит, чтобы я в лютую стужу хоть полчаса рядом с ней побыл. Скучно ей по полгода в коровнике сидеть. В тесноте, в темноте, в холоде да без движения. Вот и захожу по нескольку раз на дню поболтать. Затрагиваем разные темы, благо кругозор у меня широкий. А всё больше о весне мечтаем. Невесёлая у неё жизнь, а когда о хорошем думаешь, всё легче.

Пожалел я как-то Пестроню, а она мне говорит:

– Это ещё что – терпимо. Как подумаешь, каково оленям зимой, лосям, косулям и всем нашим, кто травой питается, даже страшно становится. Снега иной раз по два метра выпадет – где они там траву находят, я вообще не представляю! Ужас! А морозы какие! За сорок градусов бывает! За пятьдесят! Страшно! А в пургу холод до костей пробирает. Сколько раз слышала – и замерзают, и умирают от голода. Бывает такая зима лютая, что до весны мало кто доживает. О-хо-хо, зиму пережить – не поле перейти. Даже хищников зимой жалко.

Послушал я тогда Пестроню и полюбил её ещё больше. Захотелось ей косточку принести, припрятанную шкурку от сала, да вовремя вспомнил, что у нас рационы разные. А ещё мне почему-то вспомнился один странный случай.

Повстречал я как-то зимой знакомую собачку и спрашиваю:

– Что-то давно тебя не видно. Случилось чего?

– Да с хозяйкой моей плохо. Всё время от неё не отхожу.

– А что с ней? – разволновался я.

– Депрессия у неё.

Удивился я: что за болезнь такая? Оказалось, это какая-то таинственная хворь, которую никакими анализами выявить нельзя, но люди от неё очень страдают. Сплошь и рядом.

– Разве твоя хозяйка в холодном тёмном сарае живёт? – сыпал я вопросами. – Её по полгода оттуда не выпускают? Солнца не видит?

– Нет, что ты.

– Неужели на улице живёт, на морозе? – ахнул я.

– Мы в тёплом доме живём. Хорошо у нас, уютно, всё есть.

– Подожди, она что, голодает? Одним сеном питается?

– Да нет, с питанием у нас всё хорошо. Полный холодильник. Деликатесы едим.

– Тогда я вообще ничего не понимаю! – растерялся я. – Странно. Я-то думал, у животных зимой самая страшная жизнь, а получается, люди ещё больше мучаются.

– Я сама уже запуталась, – вздохнула моя знакомая. – А как помочь, не знаю, – и пошла, понуро опустив хвост.

У меня сердце сжалось от сострадания. Мы, собаки, постоянно себя виним, если хозяин вдруг упал духом, не в настроении, а уж если заболел – это вообще страшно. Нет ничего ужаснее для собаки, чем болезнь хозяина. Помню, однажды Никита заболел, так я чуть с ума не сошёл.

В тот раз меня к Никите долго не пускали. Целый час я бегал вокруг дома, места себе не находил. Переволновался – жуть. И скулил, скулил, не переставаючи. Чувствовал, что Никите всё хуже и хуже, и уже страшные картины перед глазами являлись. Хотел уж было стекло выбить, чтобы внутрь пробраться, но, к счастью, мама опомнилась и впустила меня в дом.