Написано жизнью (СИ)

Борис опять выбрался на проселочную дорогу и сделал небольшую пробежку. Пока он бегал, стали гаснуть звезды. Рассвет уже затмил собой яркую Венеру, которую Борис держал за ориентир, когда смотрел на звездное небо. Небо на востоке становилось все более розовым. Там, за лесом, лениво вставало солнце, наливаясь всеми своими красками. Лес постепенно освобождался от сумрака ночи. Утренний туман, поначалу скромно сосредоточенный у земли, обнаглев, стал подниматься вверх, обволакивая все вокруг влажным холодом. Медленно просыпающийся лес поглощал этот туман, нехотя впитывая холодную влагу. Утро окончательно победило ночную тьму. Солнечные лучи еще не успели проникнуть в лесные заросли, согреть деревья и остывшую за ночь землю, но первые птицы уже пробудились и стали вовсю заливаться довольным щебетанием, предвкушая радостный солнечный день.

Было ранее чистое и свежее весеннее утро. Рассветный ветерок лениво теребил верхушки деревьев, окропленных утренней росой. Природа радовалась наступлению нового дня. Но Борису вовсе не хотелось радоваться жизни и наслаждаться природой. Ему по-прежнему было холодно, в животе урчало: голодный желудок требовал пищи.

Он опять вышел на проселочную дорогу и в нерешительности призадумался. Можно было пойти к железной дороге, чтобы осуществить свой вчерашний план, но уж очень хотелось есть, мысли о еде заглушили мысли о самоубийстве. Борис не ел уже почти сутки, он решил идти назад, в поселок. В поисках съестного можно было бы пойти домой, но Борис дал себе слово не возвращаться больше в отчий дом и даже не рассматривал этот вариант. Он не представлял, куда конкретно он пойдет, просто двинулся к поселку в полусонном состоянии. Мысли не лезли в его уставшую голову, он ни о чем не мог рассуждать. Холод и голод гнали его.

Он мог бы свернуть с дороги на просеку и выйти в районе своего дома, но он пошел дальше. Дойдя почти до бетонных плит на входе в поселок, он свернул на тропинку, которая, извиваясь, вывела его на опушку леса. Здесь плотно друг к другу росли величественные сосны вперемешку с тоненькими березками. Ступая бесшумно по мягкой земле, Борис, словно хищник на охоте, пересек опушку, перебрался через небольшой овраг и вышел на лесную полянку на краю поселка. Отсюда хорошо просматривались близлежащая улица и прилегающие к ней дома.

Было свежее воскресное утро. Солнце уже выбралось из тумана и золотило верхушки домов, но поселок еще по-настоящему не проснулся. Улица была пустынна. Борис прислушался. Стояла мягкая тишина, которую нарушало лишь негромкое куриное кудахтанье. Голодному Боре нужно было бы зайти в какой-нибудь дом и попросить хлебушка. Но он не мог, категорически не способен был попрошайничать и унижаться.

Борис нерешительно остановился у невысокого деревянного забора, огораживающего участок у ближайшего дома. Он довольно долго бесцельно стоял, рассматривая этот небольшой частный дом. Такие старые глинобитные дома у них называли саманными. Дом уже отживал свой срок, он казался Борису древним, доисторическим. Боря жил в более добротном деревянном доме, построенном сразу после войны.

Участок был пуст, калитка прикрыта на щеколду. С задней стороны старого дома находилась небольшая пристройка, именно оттуда доносились куриные голоса. Борис слышал кудахтанье, а слюнки текли по его губам: он очень любил куриные яйца. Они преобладали в его домашнем рационе.

Голод гнал его. Борис аккуратно перемахнул через невысокий забор, обошел дом и направился к курятнику. Он решил рискнуть. Прислушался. Не было слышно ничего подозрительного, только недовольное кудахтанье.

Борис рывком распахнул прикрытую дверь курятника. Она поддалась легко. Нос юноши обдало тяжелым запахом куриного навоза, но голодный парнишка переступил порог и очутился в маленьком полутемном помещении с единственным окошком на противоположной от входа стене, в которое проникали скупые солнечные лучи. Вдоль узкого прохода у стены располагался покрытый соломой настил для куриц. По курятнику бегали куры, возбужденные появлением незнакомого человека. Они хлопали крыльями и возмущенно орали.

Борис пригнулся, так как высота потолка не соответствовала его росту, и осторожно, чтобы случайно не задеть какую-нибудь из куриц, хаотично мечущихся у его ног, приблизился к настилу, где обнаружил целых семь яиц. Яйца были еще теплые, кое-где перепачканные куриным пометом.