Напиток мексиканских богов

– Очень красиво! – деловито заверил фотограф, приседая и вертясь с фотоаппаратом.

Щелкая камерой и сверкая фотовспышкой, он сделал несколько снимков, пытливо посмотрел в видоискатель, охнул и снова навел оптику – на сей раз явно мимо Жоры, Люси и невинно убиенных котиков.

– В чем дело? – нахмурилась Люся.

– Ромашка, Ромашка, я – Лютик! – страстно прошептал фотограф себе за пазуху.

– Жор, он извращенец! – Люся ахнула и потрясла мужа, как пыльный коврик. – Жора, забери у него фотик! Я не хочу, чтобы моя фотография осталась у какого-то психа!

– Ну ты, псих! – тяжело шевельнув плечами, грозно позвал Жора.

– Лютик, я – Ромашка! – утробным голосом чревовещателя пробасил псих. – Что у вас там?

– Активное движение в сторону объекта! Сначала какое-то чучело на кривой ноге, потом сладкая парочка, а за ними еще один тип, – забубнил в недра собственного организма психованный фотограф.

– А ну пошли отсюда, дорогая, – Жора цапнул ближайшего к нему котика.

Фотографироваться на фоне редкого природного явления, явно обещающего редкостные неприятности, ему решительно расхотелось.

– Да есть, есть у меня совесть! – тщетно пытаясь вырваться из лап Кинг-Конга, со слезой в голосе выкрикнула я.

– Тогда че тебе здесь нужно? – не разжалобилась Катька.

– Босоножки! – плаксиво ответила я.

– Совесть у нас есть, а обуви нет! – подсказала следующую реплику нахальная Тяпа.

Катька повернулась в Кинг-Конгу и растерянно поморгала:

– Ты че, обувью торгуешь?

– Не понял, – признался громила.

Он поднял меня повыше – как фокусник кролика, извлеченного из мешка, встряхнул и рявкнул:

– Шпионишь, падла?!

– От падлы слышу! – возмутились мы с Нюнечкой.

Я дернула ногой, и фаршированная булыжником туфля бухнулась на палубу, как пушечное ядро. Это прозвучало как сигнал «На абордаж!» – и пиратское нападение состоялось!

– По местам стоять, с якоря не сниматься! – азартно проорал знакомый голос, и через борт лихо перемахнул дружественный белорусский партизан Лева.

– Ты еще кто такой? – набычился Кинг-Конг.

Ответить Лева не успел.

– Всем стоять! – сурово потребовал еще один знакомый голос, и на палубу спелыми сливами посыпались люди в черном.

Спустя считаные секунды все, чья одежда имела другое цветовое решение, лежали на досках лицом вниз.

– А говорили «стоять»! – язвительно пробурчала я в палубу.

– Женщины могут подняться, – хмыкнув, сказал настоящий полковник.

Я оттолкнула его руку и встала сама. А развратница Катька ограничилась тем, что перевернулась на спину да так и замерла в пассивно-гостеприимной позе.

– И что тут у нас происходит? – с неподдельным интересом спросил Артем Петрович.

Очевидно, готовая легенда была только у меня, и я сообщила:

– Лично я хочу забрать с этого корыта одежду и обувь моей больной подруги! Парчовое платье и золотые босоножки.

Кинг-Конг высокомерно отвернулся, а Артем Петрович спокойно сказал:

– Данное судно находится под охраной, а его владелец – под арестом, так что в ближайшее время отсюда никто ничего не заберет.

– Арестовали-таки нечестного депутата?! – обрадовалась я. – Ай да дедушка!

Тут Артем Петрович поглядел на меня туманно и предложил:

– Давайте-ка мы с вами, Танечка, ненадолго уединимся.

Спорить было бесполезно. Да и не хотелось, если честно…

– Давайте, – согласилась я и пошла по ступенечкам в каюту.

– Опять все ей! – громко возмутилась Катерина.

– Это она о чем? – бесхитростно поинтересовался полковник, спускаясь следом за мной.

Я предпочла отмолчаться.

Внизу неожиданно оказалось довольно много места – судя по количеству дверей, как минимум, три помещения. Я сунулась в ближайшее, увидела там большую кровать, ойкнула и попятилась.

– Кажется, кают-компания здесь, – Артем Петрович распахнул дверь в другую каюту. – Однако!

Полковник присвистнул. Я вошла за ним, взглянула на картину, занимающую целую стену, и нарочито небрежно сказала:

– Это Репин, «Торжественное заседание Государственного совета». Один из ранних набросков к полотну, которое сейчас хранится в Русском музее, – и не удержалась от ехидной реплики: – Видимо, господин Колчин подогревал свой боевой депутатский дух, созерцая благородные лики предшественников.

– А кто у нас благородные предшественники? – Артем Петрович с мальчишеским интересом рассматривал лысоватых дядечек на полотне. – Так, это Голицын, это Муравьев…

Очевидно, отдельные портреты были подписаны, иначе вряд ли полковник сумел бы блеснуть интеллектом.

– Николаев… Ольденбургский…

– Где?!

Я сунулась к картине, едва не воткнувшись в холст носом, как Буратино в нарисованный очаг.

Его Императорское Высочество принц Ольденбургский был изображен в профиль. Сидя за бескрайним столом, он то ли произносил речь, то ли дискутировал с соседом и при этом весьма эмоционально жестикулировал. А на воздетой руке сенатора желтело кольцо со сверкающим камнем миндалевидной формы!

– Так вот он какой – топаз «Золотая рыбка!» – беззвучно, чтобы не услышал полковник, ахнула я.

– Ты знаешь, о чем я сейчас подумала? – медленно проговорила Тяпа.