Хилз торопливо вышел из кабинета и поманил меня пальцем. Мы отошли к окну, выходившему на пустынную улочку Рино, казалось, погруженную в дрему от немилосердной девяностоградусной
[17]жары. Он не мог подавить волнения, когда начал говорить. Ему было за шестьдесят, редкие пряди волос на розовой лысине он зачесывал на правый бок, носил толстые очки без оправы, костюм в тонкую голубую полоску и узкий блестящий серебристый галстук, который был бы очень на месте, вздумай он появиться на коне на каком-нибудь ура-патриотическом параде. Во взгляде была нарочитая безмятежность, как у какого-нибудь морского ангела, проплывающего мимо маски ловца рыбы. Крепко ухватив меня за локоть большим и указательным пальцами, он прошептал так, что я едва расслышал:— Он вас нашел?
— Кто?
— Как, неужели не нашел? — переспросил он с надеждой.
— Кого вы имеете в виду?
За толстыми линзами блеснул острый взгляд, он еще крепче впился в мой локоть.
— Вас разыскивал инспектор из Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, чтобы вручить повестку в суд.
Ожидая реакции, он замер с полуоткрытым ртом. Все прояснилось, и я облегченно вздохнул: судьба свершила свой круг, занесенный топор опустился.
— У них что, могут быть основания? — с трогательной наивностью спросил Хилз.
Ковбой в костюме серо-сизого отлива повернул голову в нашу сторону. Вопрос о моем разводе как-то сам собой перерос в вопрос о моем линчевании.
— Не знаю, трудно сказать… — начал было я, но осекся, не в силах объяснить этой путаной истории. Активность Комиссии шла на убыль, и если они годами не трогали меня, когда в политическом плане я был намного заметнее, то зачем это понадобилось сейчас, когда у меня пропал всякий интерес к политике? Исторически в этот момент мы были в тисках между грандиозным внутриполитическим походом на коммунистов и не менее «благородной» войной во Вьетнаме, грянувшей через семь лет.
— Он знает, что вы сегодня будете здесь, и сказал, что зайдет попозже.
— Ну что ж, зайдет так зайдет.
— Вы что, хотите получить повестку?
— Не понимаю, о чем вы.
Я неожиданно осознал, что Хилз настолько представляет страну своей вотчиной, что для него не обязательно выполнять законы.
— У меня здесь есть черный ход. Вы можете подождать в кабинете, я попрошу судью подойти, чтобы вам не появляться в суде. Этот человек, я думаю, будет дожидаться вас именно там.
Я никак не ожидал такого поворота событий и испытал прилив благодарности. Стало понятно, что взятые в рамку грамоты свидетельствуют не о чем ином, как о подлинно американском анархизме Хилза, к которому я в последние годы проникся уважением как к последнему противнику профашистской респектабельности. Он понял, что я пребываю в растерянности, и сказал, что пойдет позвонит и скоро вернется.
Бросив взгляд в окно, я оглядел безлюдную улочку. В голове было пусто. Усталость сковала ноги, я сел, в последний момент сообразив, что выбрал стул напротив ковбоя в костюме серо-сизого отлива. Челюсти проступали у него на лице металлическими угольниками. Он смотрел мне прямо в глаза.
— Меня зовут Карл Ройс. Я знаю, кто вы.
Не скрывая удивления, я поприветствовал его, а он, резко нагнувшись вперед, рассек разделявшее нас пространство и пожал мою руку. Его натруженная ладонь была такой задубелой, что ею можно было забивать гвозди. В углу на подставке, украшенной двуглавым орлом, я заметил огромный американский флаг, в котором почудилась угроза. В наступившей тишине оставалось ждать, пока в голове не появятся хоть какие-то мысли.
— Как вы собираетесь поступить?
Он говорил совершенно бесстрастно. Мне надо было соблюдать осторожность.
— Пока еще не решил, — увернулся я. Что ему было надо? Кто он такой?
— Надеюсь, вы не собираетесь отчитываться перед этими ублюдками.
Стало не до шуток — в его небесно-голубых глазах сверкнула ярость.
Он, наверное, заметил мое удивление. Я все еще медлил, соблюдая осторожность. Неуместная доверительность могла повлечь за собой непредсказуемые последствия.
— Я всегда был против Комиссии.
— Вы не знакомы с Дэшилом Хэмметом?
— Ну как же, знаю. Интересно, какого черта радикал вроде Хэммета мог связаться с Джоном Уэйном?
— Он был моим сержантом, когда я служил на Алеутах, и мы два года провели в одной палатке. Я обязан ему всем, что знаю.
Это известие ошеломило меня. Несколько лет назад Хэммет попал в тюрьму за отказ назвать имена тех, кто тайно финансировал организацию «Конгресс за гражданские права».