Тем временем у меня произошло еще одно столкновение с правительством. Как-то утром я сидел в музыкальном салоне и работал над «Неприкаянными», которые сначала писались в прозе, когда увидел, что по дорожке к дому направляется полицейский в шлеме, с черным велосипедом. Он остановился у распахнутых французских дверей и заглянул, неожиданно ослепнув от темноты. Я встал, поздоровался.
— Скажите, вы господин Артур Миллер?
— Да. — Сердце екнуло от дурного предчувствия — наверное, что-то с детьми или с Мэрилин.
— Вас ждут в Форин-Офис, сэр.
— В Форин-Офис?
— Так точно, сэр.
— А где находится Форин-Офис?
— В Лондоне, сэр.
— Вы приехали за мной?
— Я получил распоряжение, сэр.
— Кто дал вам это распоряжение? На каком основании?
— Не могу знать, сэр.
Ситуация показалась настолько идиотской, что я подумал, не собирается ли он, желая доставить в Лондон, водрузить меня на велосипед, руль которого крепко сжимал обеими руками.
— Первый раз слышу об этом, — сказал я.
— Вас просили приехать сегодня, сэр. Машина ждет. Вы не могли бы собраться? Она сейчас подъедет.
Передо мною, сжимая руль, стоял образцовый провинциальный полицейский из романа Агаты Кристи, в высоком черном шлеме и с невозмутимым выражением голубых глаз. Я ответил, что у меня своя машина с шофером и я воспользуюсь ею.
Когда через час мы подъехали к Форин-Офис, он уже поджидал у входа, хотя ему надо было всего лишь провести меня по лабиринту коридоров. Мы миновали человек двенадцать просителей разных национальностей в живописных одеждах и вошли наконец в какой-то кабинет с единственным окном на уровне головы, выходившим в просвет вентиляционной шахты. Воистину это была диккенсовская страна. Меня приветствовал сильно прихрамывающий офицер с гвардейскими усами и повязкой на глазу. Похоже, выправкой он был обязан корсету, видневшемуся в разрезе дорогой набивной рубашки, — сбитый в прошлом пилот «спитфайера», исполненный оптимизма.
— Как съемки? Как Суррей? Я видел в газете, вы катаетесь на велосипедах — прекрасное место для прогулок, не правда ли? Там где-то поблизости, если память не изменяет, есть очень уютный кабачок. Вам удается работать? Отлично! Надеюсь, мы когда-нибудь прочитаем то, что вы пишете. Мне очень понравилась ваша «Смерть коммивояжера» с Полем Мьюни, в «Фениксе», по-моему, если не ошибаюсь? Это было воистину превосходно!
Закончив немного лукавую, возбужденную болтовню, будто мы сидели за обеденным столом в ожидании жареного фазана на деревянном блюде, он взглянул мне прямо в глаза. Я заметил, что он рыжий.
— Срок действия вашего паспорта истекает в следующем месяце.
— Неужели? Возможно, вы правы. Я давно не заглядывал в него.
Так вот в чем дело: Конгресс обвиняет меня в неуважении, в перспективе маячит слушание в федеральном суде, а англичане выдают паспорт только на шесть месяцев. Я почувствовал на горле длинную руку Госдепа, Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и моих доброжелателей в высшем эшелоне власти.
— У вас еще есть вопросы?
— Хотелось бы узнать о ваших дальнейших планах. Что вы собираетесь делать по окончании съемок?
— По окончании? Мы уезжаем домой.
— Спасибо. У меня больше нет вопросов.
— Понятно. Но почему такая спешка?
Он сделал вид, что не заметил легкого упрека.
— Скажите, у вас есть в Америке дети?
— Да.
— А в Англии есть недвижимость?
— Нет.
— Родственники?
— Я мечтаю поскорее возвратиться домой.
— Вот как. Спасибо, что приехали.
Он встал. Мы пожали друг другу руки.
— Должен признаться, мне ничего другого не оставалось.
Мы рассмеялись. И ему захотелось мне кое-что объяснить:
— Бывает, люди отказываются возвращаться в Америку. И нам бы не хотелось, чтобы…
Иными словами, возмутись я травлей и реши поселиться в Англии, то нанес бы оскорбление своей собственной стране. За пять с лишним лет «холодной войны» так поступили Чаплин, Джозеф Лоузи, Ларри Эдлер и многие другие актеры. Да, это был бы крупный скандал, вздумай Мэрилин обосноваться здесь. Ребятам из Вашингтона пришлось бы изрядно попотеть, чтобы вернуть меня обратно.