Наплывы времени. История жизни

Позже, когда я вернулся к этим мыслям, проблема представилась сложнее — необходимо было сделать скидку на классовость и кастовость общественной системы. В 1956 году, когда в Лондоне шла «Смерть коммивояжера» с Полем Мьюни, я как-то днем оказался в Палате общин и с пустой галереи для посетителей разглядывал, как Уинстон Черчилль и Энтони Иден, в то время находившийся в оппозиции лейбористам, с передней скамьи взирали с этаким аристократическим превосходством на единственного в Палате общин коммуниста, Уилли Галлахера из Клайда, который держал речь, засунув руки в карманы помятых брюк, так что большие пальцы торчали вперед. Выступление Галлахера достигло кульминации, когда я услышал, как Черчилль, не пошевелив зажатой во рту сигарой, достаточно отчетливо прорычал sotto voce[18]: «Вынь руки из карманов, парень!» И Галлахер не устоял — за что, наверное, долго презирал себя позже. Это был разговор с классовых позиций, и он не смог ослушаться. Подобного я никогда не видел в Америке, где невозможно было себе такое даже вообразить — и окрик, и реакцию на него.

Театральное собрание проходило в воскресенье вечером, Мэрилин сидела в первом ряду. До этого я никогда не видел, чтобы профессионалы общались с ней как с равной; все были заняты серьезными вопросами, и никто не глазел и не говорил колкостей. Я не знал, как она отреагирует на такое спокойное восприятие собственной персоны, но на обратном пути, сидя за рулем машины, подумал, что если мы когда-нибудь заживем нормальной жизнью, то, пожалуй, нам будет неплохо вместе. Она тихо сидела в машине, погруженная в свои мысли. То, что известность лишает возможности непритязательного общения с простыми людьми, остается незаживающей раной. Дома в Роксбери все быстро привыкли бы к ней и едва ли относились иначе, чем к остальным.

Будучи приглашены, точнее, настойчиво званы на премьеру фильма, где должны были присутствовать королева и ее окружение, мы ехали в сопровождении двух машин — впереди и сзади — лондонской полиции без опознавательных знаков и с переодетыми в штатское сотрудниками Скотланд-Ярда, сидевшими рядом с шоферами. Мэрилин была в умопомрачительном платье красного бархата, пригнанном по фигуре так, что она едва могла в нем сесть. Чуть раньше, дома у Оливье, она тепло шутила с ним, забыв о долгих месяцах конфликта, и он был совершенно очарован ею. На блюде, стоявшем на камине, лежало штук пятьдесят открытых устриц, и я поглощал их стоя, радуясь, что у нас еще есть время перед отъездом на прием.

Королеве, принцу Филиппу и принцессе Маргарет представили в зале человек двадцать знаменитостей. Рядом со мной оказалась щупленькая, застенчивая девушка с подхваченными в хвост на затылке длинными волосами, и я расслышал ее имя: Брижит Бардо. Королева появилась в ослепительно сиявшей бриллиантами тиаре — политический театр в театре. Мы все приняли участие в церемониальной игре, она протягивала руку, мы благодарно улыбались, кланялись, приседали. Мир подобен театру — это не метафора, а реальность; в данном случае это проявилось в ритуальных формальностях, регулировавших каждый шаг согласно прецеденту и этикету.

Лет тридцать спустя, когда я в Центре Кеннеди ожидал, чтобы выйти на балкон для почетных гостей, все было совсем по-другому. В зал вошли, широко улыбаясь, президент и госпожа Рейган; начав обмениваться рукопожатиями с приглашенными знаменитостями — Исааком Стерном, Денни Кей, Линой Горн, Хуаном Карлом Менноти — и нашими женами, Рейган по ходу дела дал совет, как быть, когда за короткое время надо пожать сотни рук, чем он в этот день и занимался. Видимо, он с кем-то не договорил на эту тему и теперь, продолжая оборванный разговор, заставил меня вытянуть руку так, чтобы, обхватив ее, с внутренней стороны нажать указательным пальцем на мое запястье. Это давало ему возможность высвободить свою руку в любой момент. «Черт знает, что делать, когда все хотят с тобой поздороваться, особенно пожилые дамы, — рассмеялся он. — Эти могут просто на колени поставить». Это был иной мир, хотя не менее театральный, и раскрепощенная непосредственность американских манер контрастировала с обхождением королевы. Она вызывала намного больше восхищения — этот восторг, даже триумф, будучи сферой ее работы, позволял судить, сколь мало иных занятий выпадало на ее долю.

Во время съемок бывали недели, когда все шло хорошо. Я садился на велосипед и отправлялся за десять миль в Шеппертон, чтобы успеть в студию к концу рабочего дня и увидеть, как Мэрилин смеется и шутит с актерами. Ларри казался более озабоченным и не таким счастливым. Я перестал вести счет времени, надеясь, что, как только фильм будет упакован в коробку, мы начнем новую жизнь. Мне пришлось съездить в Штаты, чтобы провести каникулы с детьми, и я вернулся с ощущением, что все идет в гору. Ситуация, однако, стала меняться к худшему, и Ларри, похоже, желая отвлечь нас, пригласил в театр.