По-видимому, прав Дэвид Чандлер, который пишет: «Хотя император продолжал считаться всемогущим, было много признаков угасания его физической и моральной энергии <…> Он пробыл в Вильне целые две недели, вместо того чтобы сразу же начать руководить крайне важными обходными движениями своих корпусов. По пути к Смоленску он потратил решающий день, устроив смотр в честь своего дня рождения. Он провел месяц в Москве, вместо того чтобы заняться разработкой новых способов оказания давления на царя. Его поведение на поле боя часто было совсем не таким, как раньше. В Смоленске он ушел с поля боя в пять часов вечера, до того, как решился его исход <…> На Бородинском поле он с насмешкой отверг предложенный Даву обход противника, но навязал свою собственную идею – безжалостную идею лобовой атаки – и затем провел весь день в полной безучастности, почти никак не управляя событиями и только постоянно отказываясь ввести в бой императорскую гвардию. Под Малоярославцем Наполеон был достаточно выбит из колеи стычкой с казачьим отрядом, где сам едва не попал в плен: там он не заставил своих генералов провести рекогносцировку местности за ближайшими возвышенностями, откуда было бы видно, что на дороге в Калугу русских нет. Все это свидетельства упадка его военных способностей»[150].
Проблема Наполеона заключалась в том, что он всегда и везде считал себя единственным источником всех решений.
Наполеоновским маршалам (а многие из них были очень способными полководцами) не позволялось думать или действовать самостоятельно, и поэтому они расслабились. Как вспоминал потом генерал Коленкур, «штаб ничего не предвидел, но, с другой стороны, поскольку император желал делать все сам, в том числе и отдавать каждый приказ, никто, даже генеральный штаб, не осмеливался взять на себя ответственность в отдаче самого незначительного приказа»[151].
Таким образом, совершенно очевидно, что в 1812 году в России у Наполеона снизилось качество его полководческого мастерства, что проявилось в отсутствии энергии и в нежелании лично вмешиваться в решающий момент (что он всегда он делал в годы своего расцвета). В России Наполеон очень часто принимал желаемое за действительное. И, конечно же, трагическим обстоятельством оказался и сам масштаб задуманного. По словам философа Монтеня, «большие и отдаленные замыслы гибнут от самого размаха приготовлений, делаемых для обеспечения их успеха».[152] В России проблемы пространства и климата оказались для Наполеона непреодолимыми. Да и вообще сомнительно, мог ли бы любой другой полководец в истории достичь большего в выполнении военных операций в условиях 1812 года.
Да, на Березине спастись удалось десяти маршалам, генералитету и остаткам гвардии. Но дальнейшее отступление, вплоть до самой русской границы, для французов превратилось в настоящее бегство. Истощение и деморализация основной массы наполеоновских солдат и офицеров достигли предела.
2 (14) декабря 1812 года остатки «Великой армии» (по данным Главной квартиры, численностью около 15 000 человек) пересекли границу Российской империи и ушли за Неман.
Император Александр I 25 декабря 1812 года (6 января 1813 года) издал манифест, в котором говорилось: