Наполеон Бонапарт: между историей и легендой

В годы Реставрации романтическая литература начала свой путь, а ее расцвет пришелся уже на годы Июльской монархии. Культивирование наполеоновского мифа в литературе происходило параллельно формированию официального культа Наполеона при короле Луи-Филиппе. Как уже отмечалось, легитимируя Наполеона и помещая его в Пантеон национальной славы, Луи-Филипп, «король-узурпатор», легитимировал и собственную власть в глазах Европы. Он потворствовал национальному самолюбию, вновь давая почувствовать французам вкус славы, величия, пусть и от прежних, былых побед, ведь наполеоновские прожекты в политических реалиях 1830-1840-х гг. были неосуществимы.

В самом начале 1830-х гг. во французской литературе появляется целый ряд произведений, посвященных положению ветеранов Великой армии, солдат и офицеров, вернувшихся с войны и оказавшихся в маргинальном положении, не у дел, без великой мечты, без идеи, привыкших к войне и живших ностальгическими воспоминаниями о ней. Офицеров, уволенных в запас и переведенных на половинное жалованье, во Франции именовали «полуокладными». Эти офицеры, составившие особую касту людей, стали героями произведений Оноре Бальзака, Про-спера Мериме, Жорж Санд.

В феврале-марте 1832 г. в журнале «Артист» была опубликована повесть Бальзака «Полковник Шабер», в том же году вышедшая в свет под названием «Граф Шабер» в сборнике разных авторов «Всякая всячина»¹⁶⁴. В повести рассказывается о возвращении с войны Гиацинта Шабера, графа Империи, кавалера большого офицерского креста Почетного легиона. Его считали погибшим при Прейсиш-Эйлау, но он выжил, выбравшись из общей ямы. Может быть, ситуация графа Шабера, рассмотренная буквально, не типична, но психологическое состояние героя передано Бальзаком пронзительно точно. Вот как сам Шабер описывал свое мироощущение: «Но, надо вам сказать, я, бывший питомец сиротского приюта, солдат, единственное достояние коего - мужество, семья - весь мир, родина - Франция, а предстатель и защитник -сам господь бог. Нет, неправда! У меня был родной отец - наш император!» Ветераны Великой армии во многом оказались в положении мертвецов, не могли найти себя в новом мире: «О, если бы он был здесь! Если бы увидел он своего Шабера - так меня он называл - в теперешнем моем виде, как бы разгневался он! Да что поделаешь. Закатилось наше солнышко, и всем нам теперь холодно»¹⁶⁵.

Шабер оказался совсем в другом мире, который он не знал, как не узнавал он и Париж: «С какой радостной поспешностью бросился я на улицу Монблан, где в моем особняке, вероятно, проживала моя жена! И что же оказалось! Улицу Монблан переименовали в Шоссе д’Антен. Я не нашел своего особняка. Его продали, снесли. Ловкие дельцы понастроили домов в моих садах»¹⁶⁶. Тогда он еще не знал, что его жена, Роза, хоть и получившая известие, что он жив, утаила это и вышла замуж за господина Ферро. Полковник мечтает вернуть владение своими делами и семьей, и за его дело берется стряпчий Дервиль, который вел и дело его жены. Когда он увидел, в каких условиях жил Шабер, то ужаснулся: «”И здесь живет человек, решивший исход битвы при Эйлау!” - подумал Дервиль, охватывая взглядом открывшуюся перед ним непривлекательную картину... [...]. В убогой каморке Шабера на источенном червями столе лежали раскрытые "Бюллетени великой армии”, переизданные

Планше, - очевидно, единственная отрада полковника, хранившего среди этой нищеты ясное, безмятежное выражение лица»¹⁶⁷. И это не только положение Шабера, но и многих ветеранов, которых именовали «старыми обломками»: «Прохожие с первого взгляда признавали в нем прекраснейший обломок нашей старой армии, одного из тех героев, в которых отражена наша национальная слава, подобно тому как солнце сияет своими лучами в каком-нибудь осколке зеркала. Эти старые солдаты - и сама история, и сама живопись»¹⁶⁸.

В итоге он поддался уговорам жены, отказавшись от борьбы за свое состояние. Почему? У него произошел психологический надлом: «Мною нежданно овладел новый недуг - отвращение к человечеству. Когда я вспоминаю, что Наполеон на острове Святой Елены, - все претит мне в этом мире. Я не могу более быть солдатом, вот в чем моя беда»¹⁶⁹. То есть это поколение людей с деформированной войной психикой. Как и следующее поколение, их дети, судьба которых описана Мюссе и Виньи.

В результате Шабер доживал дни в доме призрения, потому что в новом мире места ему не нашлось. «Что за судьба! - воскликнул Дервиль. - Провести детство в приюте для подкидышей, умереть в богадельне для престарелых, а в промежутке меж этими пределами помогать Наполеону покорить Европу и Египет»¹⁷⁰.