Наполеон Бонапарт

В Париж, в военное министерство, с далекого острова посыпались жалобы на незаконные действия подполковника Буонапарте. Можно было считать несомненным также, что оба депутата от Корсики — Перальди и Поццо ди Борго — подольют масла в огонь. Нельзя было пренебрегать реально возникшей опасностью: Бонапарт мог быть одновременно уволен из регулярной ^армии и разжалован с должности подполковника волонтеров. Надо было считать вполне возможным, что его недруги постараются передать дело в военный суд.

Бонапарт умел быстро принимать решения. В начале мая с первым попутным кораблем он покинул Корсику. 28 мая он уже был в Париже.

Бонапарт прибыл в столицу весьма своевременно. На столе у военного министра лежало дело двух подполковников из Аяччо — Буонапарте и Куэнза. Министр еще не принял решения, предавать ли обоих офицеров военному суду; обвинения казались обоснованными; в иное время он, не раздумывая, отдал бы их под суд. Но летом 1792 года положение было сложным. 20 апреля Франция объявила войну императору Австрии, и вся страна жила заботами войны.

Военные операции развертывались крайне неблагоприятно для французской армии. Французы отступали. Войска интервентов перешли в наступление на всех фронтах. Измена гнездилась в королевском дворце. Командующие армиями не хотели победы. Эти военные неудачи не были случайными. Высшие и старшие офицеры, принадлежавшие к родовой аристократии, бежали за границу; их примеру последовало множество офицеров среднего звена и даже младшие офицеры. Армии не хватало офицерских кадров, в особенности артиллеристов.

Бонапарту было нетрудно в этой тревожной атмосфере взбудораженного Парижа добиться прекращения поднятого его недругами дела. У военного министра в ту пору было немало других забот. К тому же этот проштрафившийся подполковник волонтеров имел превосходную политическую репутацию. Бонапарту без больших усилий удалось добиться восстановления на службе в том же 4-м артиллерийском полку. Более того, ему был присвоен следующий чин: он стал капитаном. 10 июля представление Бонапарта к званию капитана подписал король Людовик XVI. Это была одна из последних подписей короля французов. Бонапарт, однако, должен был ждать официального вручения приказа; он получил его в конце августа.

Три месяца, проведенные летом 1792 года в Париже, дали ему возможность многое увидеть. Он стал очевидцем крупных исторических событий: нарастания революционного подъема, народного восстания 10 августа 1792 года, свергнувшего тысячелетнюю монархию.

Часть писем, сохранившихся от той поры, и свидетельства Бурьенна не дают отчетливого представления о взглядах Бонапарта того времени. Самое общее, что может быть сказано, — эти взгляды противоречивы.

Бонапарт, по-видимому, не смог сразу разобраться в сложных и быстро меняющихся картинах напряженной политической борьбы в столице. Не следует забывать: он видел до сих пор революцию и сам был ее участником не на большой политической арене, не в кипящем страстями Париже, а на маленькой политической сцене Корсики, со всеми ее условностями, патриархальными пережитками и клановыми предрассудками. На этом далеком острове законы старины, тени прошлого с успехом боролись против требований нового дня. Громовые раскаты революции доходили сюда приглушенным эхом, звучащим чаще всего как шепот заговорщиков.

Бонапарт, оказавшись в Париже в дни великих событий, видел их со стороны, как бы извне, он был только зрителем. И все же он не мог не почувствовать главное. В письме от 29 мая он писал: «Положение (в столице) во всех отношениях критическое». 14 июня он высказывал мнение: «Я не знаю, как все пойдет, но дело принимает все более революционный оборот». Но если он верно улавливал общую тенденцию развития, то ему было трудно разобраться в содержании политической борьбы. Расхождения якобинцев с жирондистами, достигшие значительной остроты, оставались для него, по-видимому, скрытыми. После демонстрации 20 июня он, член Якобинского клуба в Балансе, пишет Жозефу: «Якобинцы — сумасшедшие, не понимающие общих задач». Его оценка демонстрации 20 июня противоречива. Рассказывая о том, как семь или восемь тысяч вооруженных людей ворвались в королевский дворец, Наполеон писал: «Короля поставили перед выбором. Выбирай, сказали ему, где царствовать — здесь или в Кобленце. Король себя хорошо показал. Он надел красный колпак, королева и королевский принц поступили так же. Королю дали выпить. Народ оставался четыре часа во дворце. Это дало обильную пищу аристократическим декларациям фельянов. В то же время нельзя не видеть, что все это противоречит конституции и создает опасные примеры. Очень трудно предвидеть, куда пойдет страна в этой бурной обстановке»[91]. Письмо Наполеона отличается от известного рассказа Бурьенна[92]. Заслуживает внимания также, что в письме к Жозефу от 14 июня Наполеон сообщает, что установил добрые отношения с Арена, и поясняет: «Он ревностный демократ».

Та же противоречивость сказывается в его оценках Лафайета, Дюмурье; на протяжении недолгого времени эти оценки меняются.