Наполеон Бонапарт

После беседы с Коленкуром Наполеон, казалось бы, задумался. Он мог не испытывать тревожные внутренние сомнения. Наполеон не мог не сознавать, что в сущности нет глубоких, истинно важных причин для войны между двумя государствами. «Если я буду принужден воевать с вами, то совершенно против моей воли, — говорил он в августе 1810 года князю Алексею Куракину (брату посла), — вести 400 тысяч войска на север, проливать кровь без всякой цели, не имея в виду никакой выгоды!»[1091]. То не были только фразы, призванные ввести в заблуждение противника. Конечно, обе стороны скрывали" военные приготовления и маскировали свои намерения. Но намерения и в самом деле были неясны и окончательно еще не определились.

С 1809 года взаимные претензии, недовольство, возрастающие подозрения быстро прогрессировали. Среди множества вопросов, ставших предметом взаимных упреков, для Наполеона наибольшее значение имели нарушение Россией условий континентальной блокады, для Александра — польский вопрос, то есть опасение восстановления Польши под французской эгидой. Ни та ни другая проблема не затрагивала жизненных интересов народов обеих стран. Но в условиях автократических режимов обеих империй недоразумения, а тем более разногласия между двумя монархами быстро перерастали в конфликт между двумя государствами.

Недоверие, взаимные подозрения вызвали военные приготовления с обеих сторон, в свою очередь накалявшие политическую атмосферу. Каждая из сторон стремилась опередить другую в военных приготовлениях. Конфликт, начавшийся «из-за пустяков», как говорил Наполеон, незаметно перерос в серьезную опасность.

Меттерних, со времени австрийского брака ставший частым гостем в императорском дворце, старательно подливал масла в огонь. Пожалуй, самым неоспоримым талантом австрийского дипломата было искусство тонкой лести. Талейран, сам знавший толк в этом мастерстве, уважительно говорил о Меттернихе: «Он умел гладить льва по гриве» [1092].

После стольких поражений, понесенных Австрией, успехи русского оружия в войне против Турции Меттерних воспринимал почти как личное оскорбление. «У Европы один страшный враг — это Россия… император Наполеон один может ее сдержать», — подзадоривал он Наполеона, призывая его к «спасению Запада». Еще больше, чем на свои таланты лжеца и лицемера, Меттерних возлагал надежды на чары австрийской эрцгерцогини, ставшей любимой женой французского императора. Счастливый брак Меттерних торопился дополнить тесным политическим союзом Вены и Парижа. Австро-французский союз должен был возникнуть на развалинах франко-русского союза.

Но «приручить льва» Меттерниху не удалось. Наполеон не был так прост, чтобы дать провести себя какому-нибудь Меттерниху. Он дал понять австрийскому дипломату, что достоинства Марии-Луизы и политические интересы Австрии не имеют между собой ничего общего.

Независимо от расчетов Меттерниха Наполеон был сам обеспокоен русскими успехами в войне против Турции и перспективами успешного завершения войны. Это заставляло спешить с военными приготовлениями.

Наполеон колебался… Савари рассказал, что накануне отъезда в армию, весной 1812 года, Наполеон ему сказал: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу…»[1093]. И все же он решился. С 1811 года Наполеон стал готовиться к войне против России, и, как это он делал обычно, он вел эту подготовку самым тщательным образом, вникая во все детали грандиозного плана. По его замыслу надо было перевернуть идею коалиций наизнанку: против России нужно было двинуть всю Европу, все вассальные государства. Ему удалось заключить союзные договоры с Пруссией и Австрией, в соответствии с которыми оба этих государства должны были поставить войска. Он обязал монархов, входящих в Рейнский союз, — саксонского, баварского, вестфальского королей и более мелких монархов — дать войска для «великой армии». Он многого достиг. И все-таки в дипломатической подготовке войны против России в крупном он просчитался. По замыслу Наполеона надо было прежде всего связать России руки на Юге и на Севере. Задача казалась ему даже простой. На Юге нужно было только активизировать действия Турции, заставить турок вести военные операции энергичнее. На Севере надо было втянуть Швецию в войну против ее восточного соседа, прельщая ее возвращением недавно потерянной Финляндии[1094]. Выполнение последнего плана, по расчетам Наполеона, облегчалось тем, что с осени 1810 года наследником престола и фактическим руководителем шведской политики стал наполеоновский маршал Бернадот. Со времен брюмера Бонапарт относился к Бернадоту с подозрением. Но с тех пор многое изменилось. Бернадот получил от императора все: маршальский жезл, титул князя Понте-Корво, наконец, шведский престол. Наполеон не забывал, что и жена наследного шведского принца — будущая королева — это его бывшая возлюбленная Дезире Клари. Бернадот, полагал Наполеон, будет что-то выторговывать, будет набивать цену, но в главном он выполнит директивы императора.