Наполеон. Годы величия

По счастливой случайности, кареты со свитой, которые должны были следовать сразу же за каретой первого консула, оказались позади на некотором расстоянии. Причиной этого было следующее обстоятельство: госпожа Бонапарт после обеда приказала принести ей шаль, которую она хотела набросить на себя в опере; и когда ей принесли шаль, генерал Рапп в шутку забраковал цвет и попросил госпожу Бонапарт взять другую. Госпожа Бонапарт защищала свой выбор и заявила генералу, что он так же понимает в подобных вещах, как она разбирается в том, каким способом следует атаковать форт. Это дружеское подшучивание друг над другом продолжалось некоторое время, и первый консул, не дождавшись его окончания, вышел и раньше всех уселся в карету, а жалкие убийцы уже подожгли шнур, ведущий к адской машине. Если бы кучер кареты первого консула гнал лошадей помедленнее, тем самым отстав на две секунды, то с его главным пассажиром было бы покончено; с другой стороны, если бы госпожа Бонапарт сразу же поспешила к своей карете за каретой первого консула, то она и ее свита несомненно бы погибли. Небольшая задержка спасла ей жизнь, так же, как и жизни ее дочери, ее невестки, госпожи Мюрат и всех тех, кто сопровождал их. Окна кареты были разбиты; и хотя госпожа Бонапарт физически совсем не пострадала, но она испытала сильнейший испуг. Гортензия была легко ранена в лицо осколком оконного стекла, а госпожа Каролина Мюрат, бывшая на последних месяцах беременности, так напугана, что пришлось ее везти обратно в Тюильри. Первый консул отправился в оперу, где был встречен бурной овацией. Его самообладание и спокойствие, подчеркнутые застывшим выражением лица, сильно контрастировали со смертельной бледностью щек и возбужденностью госпожи Бонапарт, которая беспокоилась не столько о себе, сколько о своем муже.

В то время, когда осуществлялся адский заговорщицкий план, стоивший многим невинным гражданам жизни, я находился, как уже сказал ранее, в театре «Фейдо». Едва только я уселся поудобнее в кресле, как в ложу вошел капельдинер и возбужденно крикнул мне: «Господин Констан, говорят, что первый консул только что был взорван в карете». Эти ужасные слова прозвучали для меня подобно удару грома. Не понимая, что делаю, я стремительно бросился вниз по лестнице и, забыв о шляпе, помчался как сумасшедший в замок. У входного турникета я бросился к калитке, но двое часовых сразу же скрестили штыки у моей груди. Было совершенно бесполезно протестовать и заявлять, что я являюсь камердинером первого консула.

Тогда я попросил их вызвать привратника, как только он прибыл, меня пропустили и я ринулся в замок, где узнал обо всем, что случилось. Через некоторое время в замок прибыл первый консул, который немедленно был окружен офицерами и домашними. Все присутствовавшие находились в состоянии крайнего возбуждения. Когда первый консул вышел из кареты, он выглядел спокойным и улыбался, даже казался веселым. Войдя в вестибюль замка, он, потирая руки, обратился к офицерам: «Ну что ж, господа, мы едва спаслись!» Офицеры буквально содрогнулись при этих словах от возмущения и гнева. Первый консул затем вошел в большой салон на первом этаже, где уже собрались государственные советники и высокопоставленные лица; но едва они начали поздравлять его, как он прервал их в такой страстной манере, что его услышали и вне салона. Нам рассказали, что после этого совещания у него произошла довольно нелицеприятная перебранка с г-ном Фуше, министром полиции.

В тот вечер, укладываясь спать, первый консул, смеясь, спросил меня, был ли я напуган. «Больше, чем вы, мой генерал», — ответил я и подробно рассказал ему, как я узнал о роковой новости, находясь в театре «Фейдо», и как побежал, забыв про шляпу, к самым воротам замка, где часовые пытались помешать мне войти. Первого консула развлек мой рассказ о богохульственных словах и бранных эпитетах, которыми меня наградили часовые, защищая вход на территорию замка, и он сказал мне: «В конце концов, мой дорогой Констан, ты не должен сердиться на них; они всего лишь точно выполняли приказ. Они храбрые ребята, на которых я могу положиться». Правда заключается в том, что консульская охрана в тот период была не менее предана ему, чем тогда, когда стала императорской охраной. При первом же слухе о том большом риске, которому был подвергнут первый консул, все солдаты этого преданного ему отряда немедленно собрались во дворе Тюильри.