Правительство Соединенных Штатов и не мечтало приобрести всю колонию, ограничиваясь надеждами заполучить только Новый Орлеан, и американский посол поэтому выслушивал предложения французов с определенной долей недоверия.
Тем временем в Париж прибыл новый посол, г-н Монро, облеченный всеми полномочиями. Г-н Барбе-Марбуа, представитель Франции в переговорах, немедленно связался с ним. Г-н Ливингстоун, первый посол, предлагал тридцать миллионов в качестве цены за Луизиану. Г-н Марбуа потребовал восемьдесят миллионов. В конце концов американские послы согласились. Наполеон опасался, как бы разрыв с Англией не произошел до того, как состоится передача Луизианы, в этом случае он мог предложить американцам только документ, подтверждавший право собственности. Две конвенции были подписаны 13 апреля 1803 года.
Английское правительство было чрезвычайно раздражено, узнав, что владельцами Луизианы стали американцы.
В начале 1803 года первый консул, находившийся тогда в Сен-Клу, захотел сам править каретой, запряженной четырьмя молодыми лошадьми. В карете сидели госпожа Бонапарт и ее дочь Гортензия. Наполеон забрался на козлы кареты, стоявшей перед ступеньками парка Сен-Клу. Подъехав к ограде, отделявшей этот парк от частного владения, Наполеон потерял контроль над очень молодыми и горячими лошадями. Они ринулись на ограду с таким неистовством, что Наполеон был сброшен со своего сиденья на гравий дорожки. Я наблюдал за его отъездом с некоторым беспокойством, но когда увидел, как он плавно и тихо отъехал, успокоился. Внезапный крик и вид остановившейся кареты заставили меня со страхом подумать, что случилось нечто весьма неприятное. Я бросился к месту происшествия и прибежал в тот момент, когда первый консул все еще сидел на земле, пытаясь собраться с мыслями. К счастью, его падение с козел кареты осталось без последствий, все кости оказались целыми и даже не было сильных растяжений, и не было причин волноваться, что Наполеон мог получить внутренние повреждения. Он отделался всего лишь легким растяжением руки и несколькими царапинами, в результате чего был вынужден ходить с повязкой на правой руке, что мешало ему подписывать бумаги в течение нескольких дней.
Разрыв Амьенского мира в 1803 году вывел Наполеона из состояния покоя в самый разгар мирной жизни, которая, к сожалению, не была предопределена ему судьбой. Если бы его неутомимая энергия не была направлена к другой цели, какие чудеса мог он совершить во время мира благодаря творческой силе его гения и власти, которой он был обязан своей славе! Его украшали и оливковая ветка мира, и лавры победителя. Была умиротворена вся Европа. Какой славы ему еще недоставало? Поддержать развитие сельского хозяйства, промышленности, наук и искусств, а также сделать Францию такой же счастливой в состоянии мира, как он сделал ее могущественной благодаря военным победам. Но всем этим мечтам о мире и процветании, которым он любил предаваться, было предназначено угаснуть перед лицом его судьбы. И если когда-либо иллюзия относительно его будущего и возникала в его сильном и проницательном уме, то с этого дня и навеки она была изгнана.
Поведение Англии произвело глубокое впечатление на этот восприимчивый ум, столь впечатлительный и столь же способный ответить на подобное поведение со всей прямотой и решительностью. Провокационные действия, направленные против власти и жизни первого консула и оплачиваемые золотом английским кабинетом министров, высадка шестидесяти убийц на наши берега для совершения преступной попытки убийства, скрытые интриги, целью которых был подкуп французских генералов, отличившихся своими громкими победами, ложь и коррупция, стучавшиеся в каждую дверь, — все это наполнило его душу сильнейшим негодованием.
Он был вынужден признать, что нет места надежде ни на перемирие, ни на мир с этим коварным врагом. Теперь он мог только полагаться на превосходство своей мощи и на необычные средства борьбы, поскольку это была война не на жизнь, а на смерть.
С этого момента и впредь для него стало единственной целью жизни вернуть сполна Англии все то зло, которое она пыталась причинить нам. Его привычки изменились; его гений, который, казалось, погрузился в дремоту, разом проснулся, полный мужества и дерзаний. Он достиг высот в весьма трудное время, причиной которого были наши внешние враги, он стал выше их. Его активность стала просто удивительной, он не требовал ни от кого помощи. С этого момента и далее для него началась новая жизнь, жизнь, полная действия и беспрерывной борьбы, жизнь, отданная тяжелейшему труду, опасностям всякого рода, наиболее плодотворным и наиболее отчаянным замыслам, жизнь, не позволявшая ему делать никаких отклонений от намеченного пути.