Наполеон I Бонапарт

Если же потом он принимает христианство, или, вернее, католичество, то лишь внешне, как орудие власти.

«У нас с вами, конечно, немного религии, но народ нуждается в ней». [Fournie A. Napoléon I. Т. 1. P. 262.] «Может ли быть государственный порядок без религии. Общество не может существовать без имущественного неравенства, а неравенство – без религии. Когда один человек умирает от голода рядом с другим, сытым по горло, то невозможно, чтобы он на это согласился, если нет власти, которая говорит ему: „Этого хочет Бог; надо, чтобы здесь, на земле, были бедные и богатые, а там, в вечности, будет иначе“». [Roederer P. L. Atour de Bonaparte. P. 19.]

Что это, атеизм? Нет. С гениальною прозорливостью он уже видит то, чего мы все еще не видим, после стольких страшных опытов: «самый страшный враг сейчас атеизм, а не фанатизм». [Bertaut J. Napoléon Bonaparte. P. 158. Ce n’est pas fanatisme qui est a craindre maintenant, mais l’atheism.] «Я восстановил религию; это заслуга, последствия которой неисчислимы, потому что если бы не было религии, то люди убивали бы друг друга из-за самой сладкой груши и самой красивой девушки». [Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon. Т. 2. P. 91.

Но, принимая христианство внешне, внутренне он даже не борется с ним, по крайней мере, в дневном сознании, в дневной душе своей, а проходит мимо него.

В юности сочинил, по Энциклопедии, параллель между Иисусом Христом и Аполлонием Тианским, отдавая преимущество Аполлонию. Когда же, во время консульства, брат Люсьен Бонапарт напомнил ему об этом, он воскликнул, смеясь: «Полно, забудьте об этом! Иначе я поссорюсь с Римом или должен буду публично каяться, чтобы мой Конкордат не оказался делом Вельзевула!»

«А ведь папа-то во Христа верит!» – удивляется искренне. «Существовал ли Иисус? Кажется, никто из историков, ни даже Иосиф Флавий, не упоминает о Нем».

«Я пришел к тому убеждению, что Иисуса никогда не было». Может быть, впрочем, главное недоумение его не в том, был ли Христос, а нужно ли, чтобы Он был.

И вдруг опять, как молния: «Я, кажется, знаю людей, и вот я говорю вам: Иисус не был человеком!» [Chuquet A. M. La jeunesse de Napoléon. Т. 2. P. 32.] – «Хорошо, если это у тебя в сердце».

В сердце у него, во всяком случае, бесконечный вопрос, а может быть, и мука бесконечная: «Кто я? Откуда? Куда иду?.. Я потерял веру в тринадцать лет. Может быть, я снова поверю слепо, дай-то Бог! Я этому не буду противиться, я сам этого желаю, я понимаю, что это великое счастье…» [Las Cases E. Le memorial… Т. 3. P. 246.] «Я умом неверующий, но воспоминания детства и юности возвращают меня к неизвестности». [Fauvelet de Bourrienne L. A. Mémoires sur Napoléon. Т. 2. P. 48.] Не эти ли воспоминания в глубине сердца его – таинственный колокол?

«Ладно! Я верю во все, во что верит церковь… Но столько религий, что не знаешь, какая настоящая… Если бы от начала мира была одна, я считал бы ее истинной». [O’Méara В. E. Napoléon en exil. Т. 1. P. 182.] От начала мира – от древней Матери Земли.

Antiquam exquirite Matrem.
Матери древней ищите.

Он ее искал, но не нашел. Что же помешало ему? Уж конечно не «злоупотребления священников», не катехизис, вместо «нужного народу, маленького курса геометрии».

Однажды, сажая бобы на Св. Елене и заметив чудное устройство их усиков, он заговорил о существовании Бога-Творца. [Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon. Т. 2. P. 217.]

«Все-таки идея Бога самая простая: кто все это сделал?» [Gourgaud G. Sainte-Hélene. Т. 1. P. 410.]

В звездную ночь, на палубе фрегата «Ориент», на пути из Франции в Египет, когда ученые спутники его, члены Института, доказывали ему, что нет Бога, он вдруг поднял руку и указал им на звезды: «А это все кто создал?» [Fauvelet de Bourrienne L. A. Mémoires sur Napoléon. Т. 1. P.148.]. Это-то, уж конечно, из глубины сердца сказано.

А вот еще глубже: «Нет чудес – все чудо». [Las Cases E. Le memorial… Т. 2. P. 76–77.] «Что такое будущее? Что такое прошлое? И что такое мы сами? Какой магический туман окружает нас и скрывает от нас то, что нам всего важнее знать? Мы рождаемся, живем и умираем среди чудесного». [Bertaut J. Napoléon Bonaparte. P. 35.]

Как-то раз, на Св. Елене, уже больной, сидя в ванне и читая Новый Завет, он вдруг воскликнул: «Я вовсе не атеист!.. Человек нуждается в чудесном… Никто не может сказать, что он сделает в свои последние минуты». [O’Méara B. E, Napoléon en exil. Т. 2. P. 39.]

В последние минуты он потребовал католического священника, «чтобы не умереть как собака». А доктора Антоммарки, когда тот усмехнулся на его слова духовнику: «Я хочу умереть как добрый католик», – выгнал из комнаты. [Masson F. Napoléon a Sainte-Hélene, 1815–1821. P., 1912 P. 434, 478.]