Отношения императора к другим религиям оставались прежними. Но его терпимость нашла особенно яркое проявление в еврейском
вопросе, который занимал его и с политической точки зрения. Получив права при революции, евреи устремились отовсюду в Эльзас; но они жили там особняком, увлекались ростовщичеством и уклонялись от воинской повинности. Император задумал “организовать из них нацию”. Так как у евреев не было главы, то он собрал “великий синедрион” (1806 год) из представителей всех синагог Европы. Наполеон предложил ему такую реформу, чтобы “у евреев осталось одно только еврейское – догма” и чтобы они вышли из того состояния, в котором “религия – единственный гражданский закон, как у мусульман и вообще в детстве народов!” Евреям предоставлялась религиозная свобода наравне с католиками, но с тем, чтобы они повиновались законам, в особенности же отбывали воинскую службу, ради чего вводились и фамилии. Так мозаизм стал одною из четырех “признанных” религий, наравне с греческой, англиканской и мусульманской. Все они сами содержали свое духовенство и подчинялись той статье уголовного кодекса, по которой требовалось разрешение для всякого сообщества свыше двадцати человек.Нигде цезаризм империи не проявлялся так ярко, как в деле наиболее чуждом ему – в просвещении. Теперь-то идеал казенной учебы вполне осуществился под видом императорского университета
(1808 год), который представлял собой совокупность власти в области педагогики, или министерство просвещения. То была, другими словами, “корпорация” педагогов с военной дисциплиной. Во главе университета стоял “великий учитель”, которым был назначен придворный поэт Фонтан, заклятый враг “идеологии” и “философской партии”. Ему подчинялся целый штат “общих и частных инспекторов”. Университет объединял в себе все школы, не исключая частных. Его дух определялся следующими словами указа: “Его величество желает иметь корпорацию, которая была бы недоступна лихорадочным припадкам моды, указывала бы добро и предостерегала от зла; он надеется найти в ней защиту от вредных теорий, служащих к потрясению общественного строя”. Для масс это пояснялось “императорским катехизисом”, где читаем: “Господь сделал нашего императора Своим подобием на земле, следовательно, почитать императора и служить ему – значит почитать самого Бога и служить Ему”.Но Наполеон энергично распространял просвещение. Для высшего образования вводились “факультеты”, для подготовки учителей – “Нормальная школа”. Появилось много специальных школ: юридических, медицинских, ремесленных, технических. Особенно заботились о лицеях (род гимназий), которые поставляли чиновников и офицеров. Здесь, на основе равенства всех сословий, больше всего поощрялись таланты: было назначено много стипендий и даже бесплатных вакансий и вообще было удешевлено обучение. Только для девочек ничего не сделали, кроме института девиц военного звания и кавалеров Почетного Легиона: “Им не нужно общественного обучения, так как они не предназначены для общественной жизни”, сказал император.
Больше всего потерпела печать,
в особенности периодическая. Восемь газет пробавлялись легкой словесностью да литературными сплетнями. Им запрещалось говорить о разных вопросах, особенно о религии; по политике же разрешались только “внушенные” статьи. И Наполеон все был недоволен газетами: он менял их названия, смещал и штрафовал редакторов да взимал процент с их доходов; иногда даже отдавал весь журнал в собственность близкому человеку. Наконец явился “указ о печати” (1810 год), формально восстанавливавший цензуру. “Печать – казенная служба!” – воскликнул император, и министру полиции было предоставлено право даже истреблять книги, пропущенные цензорами. Сверх того, учредили Общее управление по книжным делам, которое надзирало за издателями и книгопродавцами. Оно ввело массу формальностей и наказаний за их нарушения. Число типографий и книжных лавок было ограничено. В каждом департаменте могла издаваться только одна газета, и то под надзором префекта. Еще рассылались циркуляры – целая казенная литература на разные случаи. Наконец, “черный кабинет” вскрывал частные письма.После журналистики, театр наиболее интересовал императора. Комедии совсем прекратились; из трагедий давались только риторические, с намеками на “спасителя нации”. Точно так же император преследовал самобытных художников и выдвигал льстивых лжеклассиков. Он делал угодливых писателей академиками, кавалерами Почетного Легиона и даже маршалами; он давал им награды из “контрибуций” с газет. А с непокорными поступали, как с госпожой Сталь. Она вернулась было в Париж для печатания своего романа, но Фуше велел ей убираться в двадцать четыре часа,и она уже не возвращалась в отечество до падения Наполеона.