Наполеон I. Его жизнь и государственная деятельность

Поднялась мировая буря и без “чудовища”. Немецкие потентаты завопили, что гогенцоллернское занятие Саксонии – “узурпация” хуже наполеоновской, и опять бросились в объятия Франции. Англия и Австрия вздрогнули при мысли о новом усилении своих старых соперниц. С помощью Талейрана они заключили “конвенцийку” с Францией, как называл союз трех против двух “хромой бес”, потирая руки: новая коалиция обязывалась даже оружием охранять условия Парижского мира. Россия и Пруссия должны были умерить свои желания. Но затем они чуть не поссорились между собой и с Австрией из-за польских земель.

Вдруг всех объединил ужас: пришло известие об исчезновении эльбского императора. Затем последовал взрыв ярости: даже Франц I обозвал своего зятя “авантюристом”, проходимцем. Особенно горячился опять царь: он готов был “положить своего последнего человека и последний грош”, чтобы истребить “чудовище”. Тотчас же, без совещаний, державы подписали декларацию, изготовленную Талейраном. Она объявляла Бонапарта “сумасбродным и немощным злодеем, врагом и разрушителем всеобщего спокойствия”; она изъяла его “из гражданских и общественных отношений” и предоставила “всенародной мести”.

Образовалась седьмая коалиция, с целью охранить и “дополнить” Парижский договор. Напрасно Наполеон осыпал державы мирными предложениями; напрасно он послал царю “конвенцийку”, забытую Людовиком XVIII у себя на столе: монархи не принимали его послов, не распечатывали его писем; они даже арестовывали его курьеров. Мария-Луиза объявила, что предпочитает Вену Парижу, и у римского короля французская гувернантка была заменена австриячкой. Английские корабли окружили Францию, а к ее границам стягивалось более миллиона солдат коалиции. По словам Александра, их задачей было “низвергнуть гения зла вторично, и уже в последний раз”.

Наполеону оставалось дерзать. Он знал, что у союзников пошли старые распри. Русские с австрийцами тащились еще вдалеке. Франц I опасался за свой тыл: Мюрат внезапно изменил державам и уже пробрался со своими войсками к реке По. Готовы были только пруссаки Блюхера да англичане и немцы Веллингтона, стоявшие близ Брюсселя. Правда, их одних было не меньше двухсот пятидесяти тысяч. Но они стояли врассыпную, беспечно, с массой новобранцев: сам Веллингтон называл свое воинство “отвратительным”. Этот медлитель побаивался “гения побед” и думал только об укрепленной обороне, о “прикрытии всего”; а у его “братца”, фельдмаршала-Вперед, войска чуть ли не голодали.

У Наполеона дело закипело по-старому, как только он убедился, что все его спасение – в натиске. Он вдруг образовал отличную и чисто национальную армию. Она состояла преимущественно из ветеранов, вернувшихся из плена и жаждавших отомстить, особенно англичанам, которые мучили их на галерах. И император позволил им идти в атаку под звуки марсельезы, покрыв трауром своих орлов до новой победы. Хотя эта армия была вдвое меньше неприятельской, зато у нее было больше пушек и она была лучше снаряжена. А во главе ее стояли старые молодцы: Ней, Сульт, Даву и другие. Театр войны был благоприятен французам: бельгийцы и голландцы сочувствовали им. Сам император создал план, достойный героя Аустерлица, отличавшийся величавой простотой: он решил внезапно врезаться клином между Веллингтоном и Блюхером, пользуясь знаменитым “французским натиском”.

Противники смутились. “Наполеон надул меня!” – воскликнул Веллингтон, заметив, что его отрезают от пруссаков. А Блюхер попал под удары самого императора. Правда, при Линьи он наткнулся лишь на французский резерв, и его солдаты дрались львами; при всем том, он был разгромлен. Сам пылкий вождь чуть не погиб под копытами конницы, свалившись с раненой лошади. Блюхер потерял более двадцати тысяч. Остальные отступали по первой попавшейся дороге, которая привела к Ватерлоо. Туда же двигались с другой стороны англичане, которых потрепал Ней у Катр-Бра, хотя их было вдвое больше.

Но тут же почувствовалось, что счастье отворачивается от “рокового человека”. Все было уже не прежнее. Сам император был “не тот, которого мы знали”, сказал Вандамм про своего кумира. Он уже не мог носиться птицей по полям: невыносимы стали его недуги, к которым прибавился геморрой – плод долгой верховой езды. Он внезапно погружался почти в летаргический сон. Он колебался в атаках, затягивал дело, давал неточные, даже противоречивые приказания, слишком полагался на маршалов. Так как и адъютантства почти не было, то полководец либо не знал, где стоят части его войск, либо принимал целую армию врага за мелкий отряд. Оттого Груши простоял у него сложа руки, вместо того чтобы разъединить Блюхера с Веллингтоном. Паладины тоже работали вяло и несметливо: приказания доходили к ним поздно, путаные. Наполеон не понял причины соединения врагов: “братцы” сошлись случайно, отступая после первых поражений. Мог ли он предвидеть еще измену командира лучшей дивизии, Бурмона, который в самом начале бежал к неприятелю, зная все?