Наполеон и Гитлер

Двигаясь быстро, как всегда, он пересек Заале и вошел в Саксонию, где союзники оккупировали Дрезден — столицу короля Фридриха Августа. 1-2 мая треть снарядов, заряженных картечью, оказалась непригодной, однако это не помешало ему разбить Витгенштейна и Блюхера под Лютценом, так что им пришлось отступить за Эльбу. (Майор фон Клаузевиц в этом сражении получил ранение.) Враг, однако, показал себя с очень хорошей стороны, заставив французов понести большие потери, не допустив при этом попадания в плен ни одного из своих солдат. Не потерял он и ни одной пушки. 6 мая император вошел в Дрезден и восстановил Фридриха Августа. Три недели спустя под Баутценом он снова нанес поражение союзникам, хотя и потерял 15000 человек против 10000 солдат противника. Если бы Ней правильно выполнял его приказы, он мог бы безусловно уничтожить врага. Император проворчал, что звезда того клонится к закату. Особенно он был неприятно удивлен яростью и упорством, с которыми сражались пруссаки, прокомментировав: «Эти животные, похоже, чему-то научились». Пруссаки ушли с поля боя, как с парада, и все же больше врагов у императора по ту сторону Эльбы не оставалось.

«Вольный город Гамбург» оказался достаточно неумным и недальновидным, чтобы во всеуслышание объявить о своей враждебности к императору и выйти из Рейнского союза. Даву оккупировал город, конфиско-вав все фонды гамбургского банка, а затем разрушил пригороды, чтобы освободить место для земляных работ и строительства укреплений. Зверства, творимые войсками сурового маршала, были так велики, что гамбургцы мстили за ни даже в 1870 году.

4 июня император заключил в Плейсвице перемирие на два месяца, совершив этим роковую ошибку. Онсогласился на это перемирие только потому, что ожидал подкрепления из Италии — в основном кавалерию. Прибыло 65000 пехотинцев и всего 2000 всадников. Если бы он продолжил преследовать Витгенштейна и Блюхера в Богемии, он наверняка разгромил бы их, что повлекло бы за собой распад коалиции. Теперь же союзники получили возможность мобилизовать большое количество людей и дождаться перехода Австрии на их сторону.

По мнению Клаузевица, император ошибался, когда думал, что сможет обманывать Бернадота и Блюхера мнимой оборонной тактикой. При этом он не учел очень существенный фактор - ненависть пруссаков к французам.

Меттерних назначил свою цену во дворце Марко-лини в Дрездене 26 июля, во время встречи, которая длилась несколько часов. Наполеон ответил ему: «Итак, вы хотите войны. Хорошо, вы получите ее!». Он продолжал, что, если бы не возможность австрийской интервенции, для него не составило бы труда заключить мир с Россией и Пруссией. Австрийский канцлер снова и снова напоминал ему, что мира хотят все, а особенно французская армия. Император яростно настаивал: «Я скорее умру, чем сдам хотя бы дюйм территории! Рожденные на троне могут позволить себе быть битыми двадцать раз, не потеряв при этом короны. Я не могу этого, поскольку сам сделал себя!» Меттерних продолжал убеждать его, что французская армия состоит в большей части из детей, что, когда их перебьют, императору больше некого будет набирать. Наполеон взорвался: «Такому человеку, как мне, ничего не стоит пожертвовать миллионами людей. Если меня разобьют, я похороню весь мир вместе с собой!» (В реальности он мог бы сохранить за собой французский трон, если бы расстался с «Великой империей», но при этом он наверняка потерял бы свою абсолютную власть. Когда он был вынужден гарантировать конституцию во время «Ста дней», то сделал это, проворчав, что никогда бы не вернулся, если бы мог предвидеть такое унижение.) Австрийский канцлер уговаривал его распахнуть окна, чтобы его можно было услышать везде. Наполеон стал говорить, что из 300000 погибших в России только 30 тыс. были французы, а остальные - поляки и немцы. На это его гость напомнил, что он и сам немец. Временами дискуссия становилась весьма неприятной. Один раз император даже спросил Меттерниха, сколько ему заплатили англичане. Тот удалился, бросив Наполеону на прощание; «Вы обречены!» Однако Наполеон все-таки послал человека в Прагу, чтобы разведать возможности заключения мира, хоть ему и не хотелось подписывать его.

Несмотря на свое вызывающее поведение, император был обеспокоен. После Баутцена он сказал Мариону: «Игра пошла не так, как надо!» Его беспокойство разделял и его штаб. Меттерних заметил это во время встречи во дворце Марколини: «Трудно передать болезненно озабоченные взгляды, которые бросали на меня императорские генералы. Начальник штаба Бер-тье прошептал мне: «Не забывайте, что Европе нужен мир, а Франции — в особенности. Это все, чего она хочет».

Даже Мюрат был настолько озабочен положением дел, что вступил в тайные переговоры с австрийцами, чтобы спасти свое Неаполитанское королевство. Однако никто из маршалов не планировал государственного переворота. Все они были обязаны своими карьерами и положением только Наполеону.