Наполеон и Мария-Луиза

— Да, вы правы. Мне было бы приятно знать, что именно вы занимаетесь его воспитанием, но боюсь, как бы не стали говорить, что это ваш сын. Когда я обоснуюсь в Америке, я заберу мальчика к себе.

С этими словами он подошел к стоявшему поодаль господину. А я приблизилась к ребенку, хорошенькому, как ангелочек, и спросила, доволен ли он жизнью в пансионе и во что любит больше всего играть. Он ответил, что в последнее время они с товарищами играют в войну, разделившись на две враждующие партии: «бонапартистов» и «бурбонистов». Я поинтересовалась, на чьей стороне сражается он сам.

— На стороне короля, — сказал мальчик.

А когда я спросила, на чем основан его выбор, он простодушно ответил:

— Потому что король мне, нравится, а император нет.

Я поняла, что ему неизвестны обстоятельства его рождения и он не подозревает, с кем только что разговаривал. Ответ мальчика поразил меня, и я стала допытываться, в чем причина его нелюбви к императору.

— Никакой другой причины нет, — повторял он, — кроме той, что я сторонник короля.

Вскоре вернулся император и, отослав опекуна с ребенком, пошел завтракать. Я последовала за ним. Во время завтрака он то и дело повторял:

— Мальчик растрогал меня — он так похож на римского короля! Я не предполагал, что он произведет на меня такое сильное впечатление. Значит, вас действительно поразило его сходство со мной и моим сыном?

Подобные речи звучали на протяжении всей трапезы».

Во второй половине дня Маршан повстречал в Рюэйс мадам де Пеллапра, не решавшуюся без приглашения явиться в Мальмезон. Она хотела предупредить экс-императора о том, что ей стало известно о переговорах Фуше с бароном Витролем, агентом Людовика XVIII.

За несколько недель до Ватерлоо мадемуазель Жорж также передала Наполеону документы, свидетельствующие о предательстве министра полиции. Итак, пока Мария-Луиза резвилась с Нейппергом, другие женщины делали все от них зависящее, чтобы помочь любимому человеку. «Даже те из них, — пишет Фредерик Массой, — кто был вовсе далек от политики, из преданности становились его шпионами и, руководствуясь интуицией в гораздо большей степени, чем разумом, давали ему разумные советы».

Наполеон пригласил мадам Пеллапра в Мальмезон, выслушал информацию насчет Фуше и, засмеявшись, сказал:

— Ну, а теперь расскажите-ка, чем вы занимались после моего отъезда из Лиона… Я слышал, вы прелюбопытным способом служили моему делу.

Покраснев, молодая женщина рассказала, как она, переодевшись в крестьянское платье, разъезжала по дорогам и раздавала солдатам маршала Нея трехцветные кокарды.

— Я ехала верхом на осле, прикинувшись торговкой яйцами. Никому не приходило в голову задерживать меня. С беспечным видом я проникала туда, куда мне было нужно. Пароля я не знала, но у меня всегда была наготове шутка, которая распахивала передо мной все двери. Я приезжала к солдатам, раздавала им красно-сине-белые кокарды, а они, сорвав с себя белые, кричали: «Эй! Да здравствует курица, которая снесла такие яйца!»

Наполеон расхохотался. И, желая вознаградить мадам Пеллапра за самоотверженность, отвел ее в свои апартаменты и поступил с ней точно так же, как накануне с мадам Дюшатель.

28 июня около десяти часов утра экс-император в окружении офицеров рассматривал военную карту, чтобы установить местонахождение передовых постов прусской армии, которые были замечены в северной части департамента Сены. В это время около дворца остановилась карета и из нее вышла Мария Валевская с маленьким Александром. Наполеон устремился ей навстречу и сжал ее в объятиях.

— Мария! Как вы взволнованы! — воскликнул он. Бонапарт провел ее в библиотеку, и она заговорила с таким жаром и убежденностью, словно речь шла о спасении Польши. В течение четверти часа она умоляла Наполеона возглавить армию, защитить Париж, заставить отступить союзников и вернуть себе французский трон.

Он терпеливо выслушал ее и под конец тихо сказал:

— Решение уже принято, Мария. Ваши доводы теперь уже ни к чему. Ни мой брат Люсьен со своим красноречием, ни брат Жером, отвагу и популярность которого я так ценю, не смогли заставить меня изменить это решение.

— Но тогда Парижу еще ничего не угрожало! — возразила она.

— Так же, как и сейчас.

— Он не был осажден и …обречен!

Император пожал плечами. Приблизившись, Мария прошептала:

— Наполеон, подумайте о Париже… О Франции… О вашем троне… Об орлах… о твоем, сыне!

Но ни то, что она назвала его по имени (обычно она этого избегала), ни обращение на «ты», что они позволяли себе лишь в минуты интимной близости, не смогли поколебать решимости Наполеона.

— Решение уже принято, — упрямо повторял он. — Я попрошу убежища в какой-нибудь отдаленной стране. Я буду жить в изгнании, уважая тамошние законы, и посвящу себя воспитанию римского короля, чтобы в тот день, когда Франция его призовет, он был к этому готов.

Мария в отчаянии безудержно зарыдала:

— Видит Бог, я так хотела спасти вас! — заливаясь слезами, сокрушалась она.