Наполеон и Мария-Луиза

Свадьба состоялась 14 июня 1797 года в часовне Монтебелло.

Полина, сильно любившая своего мужа, после церемонии бракосочетания светилась счастливой улыбкой, что дало повод добрым людям предположить, что этот союз будет безоблачным.

И, как всегда, люди добрые ошибались. Поскольку сразу же после того, как молодая мадам Леклерк, довольная тем, что наконец-то она оказалась в столице, поселилась в Париже на улице Виль-л’Эвек, она начала поглядывать на молодых щеголей горящими глазами, говорившими о ее ненасытном аппетите.

«Она глядела на них из окна, стараясь оценить их способности в любовных играх, представляя их себе в самом подъеме их прекрасных желаний. Когда они проходили мимо, она провожала их несчастным взглядом кошки, которую держат на поводке и не дают поймать пробегающую мимо мышку»152.

Леклерк, которого только что произвели в генералы, сохранил ясность мысли и вскоре заметил, что его молодую супругу угнетают очень похотливые мысли. И поэтому, когда Директория направила его начальником штаба в Рен, он принял кое-какие меры предосторожности. Под предлогом того, что Полине – которой к тому времени исполнилось семнадцать лет – надо обучиться орфографии, он поместил ее в школу мадам Кампан.

Но этого занятия было явно недостаточно для того, чтобы отвлечь юную корсиканку от ее навязчивой мысли.

К тому же толпа почитателей, которая таскалась вслед за ней из одних салонов в другие, никоим образом не давала ей возможности вкусить нехитрые радости начального образования… Ее успех в свете – следует признать – был огромен. Никто не мог вспомнить, что раньше видел столь красивую женщину. И даже злая на язык госпожа д’Абрантес вынуждена была признать в своих «Мемуарах»: «Многие говорили о ее красоте. Эта красота знакома всем по ее портретам, даже по статуям. И все же нельзя не сказать, что это была необыкновенная женщина, идеал красоты».

Эта красота, естественно, вызывала ревность. Первой женщиной, которая ее проявила с большой злостью, была Жозефина.

Для того чтобы отомстить за себя, Полина называла свояченицу «старой шкурой» и постоянно докладывала Наполеону об изменах жены.

Но это были всего-навсего маленькие семейные ссоры. Вскоре свою зависть публично и по-другому проявила другая женщина. Ее звали мадам де Контадес.

Однажды вечером на приеме у мадам де Пермон, матери будущей герцогини д’Абрантес, она подошла к Полине, окруженной почитателями, и воскликнула:

– Боже, какое несчастье! Такая красивая женщина! Но как же это люди не замечают такого уродства? Господи, какое несчастье!

– Да что же это вы такое обнаружили? – спросил кто-то.

– Как? Я обнаружила! А вы сами-то, что же, не видите, что ли, эти два огромных уха по обеим сторонам головы? Будь у меня такие уши, я бы их отрезала. Надо будет ей посоветовать это сделать. Но нельзя предложить женщине обрезать уши без того, чтобы это не привело к серьезным последствиям…

«Мадам де Контадес, – рассказывает герцогиня д’Абрантес, – не успела закончить, как взоры всех присутствующих обратились на мадам Леклерк. Но на сей раз не для того, чтобы восхититься ею, а для того, чтобы посмотреть на ее уши.

И на самом деле, никогда еще природа не помещала столько смешные уши по обеим сторонам столь очаровательного личика: это были тонкие кусочки белой кожи, ровной, без всяких завитков. Они не были огромными, как сказала мадам де Контадес, но довольно-таки уродливыми…

Результатом этой сцены стало то, что мадам Леклерк расплакалась. Ей стало плохо, и она ушла домой до полуночи»153.