Наполеон и женщины

Несомненно, она можетъ сказать, что генералъ, посетивший Мальмезонъ до своего отъезда въ Египетъ, предлагалъ 250.000 франковъ за самое именіе – приблизительно ту сумму, въ какой обязалась и она. Но после того, какъ онъ виделъ Мальмезонъ, Бонапартъ виделъ Ри, ему очень понравилась мысль купить этотъ замокъ, а потомъ онъ увлекся какимъ-то именіемъ въ Бургундіи. Къ тому же, онъ не далъ ей никакихъ полномочій покупать отъ его имени. Деньги онъ доверилъ своему брату Жозефу; черезъ Жозефа же онъ выплачивалъ Жозефине ея годовую пенсію въ 40.000 франковъ; о своихъ проектахъ онъ сообщалъ только Жозефу; потому что за все это время не было изъ Египта ни единаго письма отъ него къ жене. Если Жозефъ и выпустилъ изъ рукъ 15.000 франковъ для внесенія задатка Лекутэлю, то квитанція, отъ 17 мессидора VII г., написана на имя генерала, и Жозефина должна эти 15.000 франковъ, потому что она сама пожелала заключитъ бракъ на основе раздельнаго владенія.

Ничто не принадлежитъ ей, даже отель въ улице Победы; онъ былъ купленъ на деньга Бонапарта. Ей остаются ея драгоценности, собранныя въ Италіи, которыя она любитъ показывать и которыя, по отзывамъ современницы, достойны фигурировать въ сказкахъ Тысяча и одна ночь: ей остаются еще картины, статуи и старинныя вещи – военная добыча ея похода. Но что это – въ сравненіи съ темъ, что она должна? Что это – въ сравненіи съ темъ, чего она лишается?

И вотъ она – на мостовой, а возрастъ ея уже яе тотъ, когда можно разсчитывать на удачу. Годы наложили печать на кожу, испорченную притираніями. Талія все еще изящна и гибка, но лицо портится. Креолка, въ шестнадцать летъ уже замужемъ, въ двенадцать – уже созревшая (Терсье разсказываетъ, что ухаживалъ за нею около 1776 или 1778 г.), она выглядитъ гораздо старше, чемъ женщины того же возраста въ нашемъ климате, въ тридцать семь летъ она уже почти старуха. Следовательно, если она проиграетъ, – спасенья нетъ; и тогда, понявъ вдругь, что передъ нею пропасть, она цепляется, какь за последнюю надежду, за то, что увидевъ ее, Наполеонъ, можетъ быть, умилостивится.

Она проникла въ отель, но ей нужно теперь прорваться въ комнату Бонапарта. Передъ дверью, въ которую она тщетно стучалась, она склоняется на колени; слышатся ея стоны и рыданія.

Онъ не отпираетъ. Эта сцена длится много часовъ, целый день. Онъ не отвечаетъ. Наконецъ. Жозефина, изумленная, готова покориться, уйти, уехать; но ея горничная, Агата Рибль, приводитъ ее снова къ запертой двери, бежитъ за детьми – Евгеніемъ и Гортензіей, – и стоя вместе съ своею матерью на коленяхъ, они тоже начинають умолять его. Дверь открывается, появляется Бонапартъ съ протянутыми руками, безмолвный, съ глазами, полными слезъ, съ лицомъ, искаженнымъ долгой и жестокой борьбой съ собственнымъ сердцемъ.

Это – прощеніе, и не то прощеніе, о которомъ нотомъ сожалеютъ, которое не мешаетъ возвращаться къ прошлому, пользоваться имъ, какъ оружіемъ; нетъ, это прощеніе, полное великодушія, прощеніе окотчательное, забвеніе всехъ совершенныхъ ошибокъ; это – всепрощеніе. Бонапарть обладаетъ изумительной способностью уметь не вспоминать и, разъ онъ вернулъ свое доверіе, считатъ небывшими ошибки или преступленія, которыя ему угодно было оставшъ безъ наказанія, выбросить изъ своей непоколебимой памяти. Онъ не только прощаетъ свою жену; онъ – добродетель более редкая – относится съ полнымъ пренебреженіямъ къ ея сообщникамъ. «Никогда онъ не лишилъ никого изъ нихъ ни жизни, ни свободы». Онъ не сделалъ ничего. что могло бы повредить имъ; темъ не менее, встречая кого-нибудь изъ нихъ, онъ внезапно бледнелъ.

Это не ихъ вина, – онъ это признаетъ, – а его. Онъ плохо стерегъ свою жену! Въ гаремъ могъ пробраться мужчина. Онъ долженъ былъ быть настойчивъ. Этого требуетъ его полъ; женщина должна была пасть это предопределено ея природой. Если женщина не любима, надо ее удалить, разойтись съ нею; если она еще любима, остается только простить ее и снова взять къ себе. А упреки – къ чему они? Передъ лицомъ факта Бонапартъ безоруженъ: онъ принимаетъ его и подчиняется ему. Онъ покоряется обстоятельствамъ, мирясь съ недостатками людей; онъ не требуетъ отъ женщинъ девственности или даже целомудрія, которыхъ у нихъ уже нетъ. Эта черта въ его характере быть можетъ менее французская, чемъ восточная, но это – такъ. Но только отныне онъ будетъ принимать свои меры и, зная – или, вернее, думая, что знаетъ, – что такое женская нравственность и женская добродетель, возведетъ въ основное правило: никогда ни одинъ мужчина не долженъ, подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, оставаться наедине съ его женой; его жена должна охраняться, быть подъ надзоромъ день и ночь. Это – основное условіе его супружеской безопасности; и если онъ не применяетъ строго этого правила къ Жозефине, отъ которой не разсчитываетъ уже иметь детей, то мы увидимъ, какъ онъ будетъ придерживаться его со второй своей женой.