Сегодня он попросил меня дописать следующее (он назвал это послесловием): «Меня не заботит, как будут искажать мои поступки. Моя жизнь — гранит, о который ругатели обломают зубы. Историки вынуждены будут рассказывать о моих подвигах, ибо дела мои говорят сами за себя. Я обуздал хаос, облагородил революцию и раздвинул до небес пределы славы. Все это чего-нибудь да стоит… Мой деспотизм? Он был продиктован обстоятельствами — анархия и великий беспорядок уже стучались в дверь, когда я пришел… Моя страсть к войне? Но на меня всегда нападали… Стремление ко всемирной монархии? Но сами враги заставили меня стремиться к этому! Честолюбие? Но самое великое! Я мечтал утвердить царство разума, дать простор человеческим талантам. Надеюсь, историки пожалеют, что такое честолюбие осталось неудовлетворенным».
— Ну что ж, — сказал император, — финита! Я уверен — это будут читать поколения.
И он процитировал Библию, что бывало весьма редко:
— «И увидел Он все, что создал, и вот, хорошо весьма». — И вдруг сказал: — Если, мой друг, вас вышлют, вы обязаны суметь провезти с собой в Европу все, что мы записали.
— Да, Сир, — ответил я, несколько удивленный тем, что он заговорил о высылке.
— Вы помните, что второй вариант наших, — так он сказал, — сочинений на случай обыска должен быть…
— Спрятан за подкладкой вашего саквояжа, Сир. — Этот саквояж (великолепный, кожаный, с двойным дном) он неожиданно вручил мне на днях.
— Да! — спохватился император. — Мы начали с вами писать мое завещание… возвратите мне его. Что еще у вас есть из моих бумаг… естественно, кроме того, что мы с вами написали?
— Карта Аустерлица, которую вы мне дали. И письма русского царя после Тильзита, Сир.
— Возвратите мне все это, мой друг.
Я поднялся в свою комнату и принес бумаги. Он положил их в стол.
— «И совершил Он к седьмому дню дела свои, которые Он делал, и почил Он в день седьмой от всех дел своих…» Теперь я могу спокойно заняться завещанием. А вы… вы напишите побыстрее то письмо.
Он имел в виду очередное письмо об издевательствах губернатора. Император предложил мне отправить его с покидавшим остров чиновником Ост-Индской компании. Я предупредил императора, что человек этот показался мне очень подозрительным.
— Я почти уверен, что он — шпион губернатора.
— Ничего подобного, — ответил император, — мне он внушает доверие. Да и Киприани его проверял…
Когда я закончил письмо, император позвал Киприани и поручил передать его англичанину.