Наполеон. Победителей не судят

В то время плод сей еще не созрел. Французы еще сохраняли веру в принесенные революцией «демократические ценности». Хотя с 1793 года, с начала якобинской диктатуры, никакой демократией во Франции и не пахло, люди еще продолжали верить, что могут сами выбрать хорошее правительство. Переворот же, без поддержки или даже при равнодушии населения, обречен на неудачу. Да и Наполеон пока все-таки был просто героем дня. Он прекрасно понимал цену славы.

– В Париже ни о чем не сохраняют длительных воспоминаний. Если я останусь здесь, то все потеряно. В этом великом Вавилоне одна слава заменяет другую: достаточно было бы увидеть меня три раза в театре, как на меня перестали бы смотреть, – бросил он как-то одному из своих приближенных.

А время шло. Наполеон прекрасно понимал: скоро о нем снова забудут, накатит какая-нибудь новая сенсация – и весь его политический капитал растает. На такой хлипкой основе делать переворот было неинтересно.

Отсюда следовал еще один вывод: если уж брать власть, то всерьез. Чтобы потом никто не забаловал. Нужен был еще один, настоящий, громкий успех. И вот на горизонте встал знойный призрак Египта…

Пепел пустыни

1. Древний путь

Говорят, что у гения – и ошибки гениальные. Возможно. Но то, что даже его просчеты поражают воображение – бесспорно. Египетский поход был первой по-настоящему крупной неудачей Наполеона. Но, тем не менее, в истории Бонапарта он – одна из самых впечатляющих страниц.

Начнем издалека: а что его, собственно, туда понесло?

Конечно, удобнее всего объяснять действия Наполеона в романтическом ключе. Как же – зов Востока, Индия. Не давали, мол, Наполеону спать лавры Александра Македонского.

– Европа – это кротовая нора! Здесь никогда не было таких великих владений и великих революций, как на Востоке, где живут шестьсот миллионов людей! – воскликнул он как-то в беседе с близкими ему людьми.

В другой раз он посетовал, что, мол, времена не те, сегодня уже невозможно, подобно Александру Македонскому, объявить себя сыном бога Амона… Не поймут-с.

Что ж, такое объяснение вполне подходит по духу к декорациям, в которых разворачивалось действие. Сплошная восточная экзотика в стиле «рахат-лукум», в духе туристских путеводителей. Затертую до дыр фразу о сорока веках, которые смотрят на солдат с высоты пирамид, сегодня каждый день возле этих самых пирамид рассказывают десятки гидов…

Все это только подтверждает актерский талант Наполеона. И его чутье относительно того, где и что надо говорить. Отправляясь в итальянский поход, он обещал голодной шпане возможность пограбить. Теперь, двигаясь с отборной армией, Наполеон играл на романтических струнках своих спутников. Стремился потрясти их величием того, что предстоит совершить.

На самом деле ни одна война в истории не велась ради романтических целей. В том числе – и ради славы. Слишком это дорогое, кровавое и опасное удовольствие. Да и вообще – любовь Наполеона к славе сильно преувеличена. Во всяком случае, он был не сумасшедшим, чтобы лезть в подобную авантюру ради такой химеры, как слава, цену которой он уже знал. Да и кто бы ему позволил? Бонапарт ведь был тогда всего лишь генералом, а никак не императором. Но если взглянуть с другой стороны…

В Египет с мрачной настойчивостью лезли все «строители империй» – от Александра Македонского и цезарей Древнего Рима до Гитлера. «Лис пустыни», генерал Роммель, воевал практически в тех же местах, что и Наполеон.

Причина, однако, была проста и банальна донельзя: «все – из-за бабок», как говорит один из наших юмористов. Кто сидит на южных и восточных берегах Средиземного моря, имеет выход к Красному – тот контролирует всю торговлю с Востоком. В то время такой «контролирующей» страной была Англия, и с ней продолжалась война. Нет, формально Египет не был английской колонией. Но англичане «влияли». И фактически делали там, что хотели. И если Австрию французы с помощью Наполеона изрядно отколошматили, то с гордыми бриттами дело обстояло куда хуже.

Пока во Франции ширился революционный бардак, англичане под шумок прихватили почти все французские колонии. В том числе, кстати, и остров Мартинику, родину Жозефины. Это были прямые убытки. Не только для страны, но и множества людей, зарабатывающих на колониальной торговле. Однако к 1798 году война с Альбионом находилась, говоря шахматным языком, в патовом положении. Англичане не имели серьезной армии, а потому и думать не смели воевать на материке. На море же дело обстояло с точностью до наоборот. Английский флот на две головы превосходил французский по всем параметрам. К примеру, Тулон, под которым началась наполеоновская слава, был захвачен роялистами именно после того, как англичане вдребезги расколошматили под его стенами французский флот.

Так что о высадке на английскую землю – пока – не приходилось и мечтать. К этой идее Наполеон вернется уже на другом уровне. И снова прогорит. Из-за того же флота. Но об этом речь еще пойдет.