Наполеон. Попытка № 2

Надо было, конечно, Наполеону остановиться и начать организацию Польского государства. Он был бы тогда в полном шоколаде. Как я уже говорил, в западных российских губерниях, в том числе в Малороссии, французов встречали как освободителей от русского ига. В Великую армию хлынул поток добровольцев из этих местностей, которые хорошо себя зарекомендовали в боях с русскими. В освобожденных городах создавалась национальная гвардия, которая позже защищала свои города от Кутузова. Кстати, из русской армии, где было много литовцев, наблюдалось их массовое дезертирство и переход на сторону Наполеона.

В России гражданские лица собирали пожертвования в пользу русской армии, в Польше и Литве – в пользу французов. А когда русская армия после ухода Наполеона вступала на западные земли, русские офицеры отмечали: «Жители не разорены, они добровольно все предоставили французам, устроили для них магазины фуража и продовольствия и большею частью сохранили свои дома и скот».

Жизнь сама показывала Наполеону ту естественную демаркационную линию, по которой нужно было обустраивать новую Польшу, – там, где его встречали как освободителя. Но он пошел дальше и получил в старых российских губерниях выжженную землю: русские сами уничтожали свою собственную страну, жгли деревни и города, разбегаясь по лесам. Почему? И как вообще относился простой народ к французам? Это весьма интересный момент, на котором стоит остановиться, слишком уж много басен нам понарассказывали про «дубину народной войны».

Я уже упоминал, что изрядное количество жителей российской империи ничего ни про какую войну с Наполеоном вообще не знали, даже в западных областях. А те, кто знали… Лучше бы и не знали! Ибо – позорище…

Работ, посвященных восприятию простонародья, немного, и, читая их, не знаешь, смеяться или плакать. Крестьяне представляли себе французов чудовищами «с широкой пастью, огромными клыками, кровью налившимися глазами с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пули, а штыки и сабли ломаются, как лучины». Считалось, что «хрансузы» едят людей и боятся креста. Причем мнение о людоедстве французов было распространено не только в среде безграмотных крестьян и солдат. В 1807 году, после того как Наполеон в первый раз был объявлен Синодом Антихристом, один русский офицер, попавший со своим подразделением в плен к французам, просил их, чтобы они не ели его солдат.

Крестьянка Агафья Игнатьева из Смоленской губернии вспоминала, что в 1812 году была уверена: французы ее съедят.

«Французы предались Антихристу, избрали себе в полководцы сына его Апполиона, волшебника, который по течению звезд определяет, предугадывает будущее, знает, когда начать и когда закончить войну, сверх того, имеет жену колдунью, которая заговаривает огнестрельные орудия, противопоставляемые ее мужу, отчего французы и выходят победителями», – вот еще одно представление о французах.

Так что разбегались крестьяне в леса при приближении французской армии зачастую просто со страху. А не от великого патриотизма.

Один из французских офицеров вспоминал, что при вступлении Великой армии в Смоленск часть горожан разбежалась, а другие укрылись в храме, где усердно молились о спасении души. А когда в храм вошли французы с целью раздать жителям еду, русские начали вопить и метаться по церкви с безумными глазами, явно испытывая чисто животный ужас.

Французы с удивлением отмечали, что порой жители деревень, увидев их, падали в обморок. Жена дьячка из деревни Новый двор, завидев французскую кавалерию, лишилась чувств. А когда ее откачали, начала трястись и беспрерывно креститься. Оказалось, она приняла французов за… чертей.

…Какой контраст с людьми из западных областей!..

Русский народ был темен и дремуч неимоверно. Вот как, например, многие русские (горожане!) представляли себе войну. «Не могу рассказать, в каком страхе мы были, ведь мы до тех пор и не предполагали, как это будут город брать, – вспоминал житель Смоленска Кузьма Шматиков. – Ну, положим, мы были дети и около нас все женщины. Но ведь и иные мужчины не умнее нас рассуждали: они думали, что армии пойдут одна на другую кулачным боем. Многие взобрались на деревья, чтобы на это посмотреть».

Жители Москвы оказались ничуть не умнее смоленских аборигенов! Москвич Аполлинарий Сысоев вспоминал, как отреагировали на известие о приходе французов его родственники 2 сентября 1812 года: «Мать заплакала, бабушка чуть со стула не упала от страха, а дед побежал запирать ворота». И это были не тупые крестьяне. Это была грамотная купеческая семья!