Наполеон Великий. Том 2. Император Наполеон

Соотношение сил перед битвой при Аустерлице специалисты определяют разноречиво, но чаще всего приводились такие цифры: у Наполеона – от 73 до 75 тыс. человек и 250 орудий, у союзников от 84 до 86 тыс. человек (из них – 70 тыс. русских) и 330 орудий[153]. О. В. Соколов вычислил такие данные: Наполеон имел 72,5–73 тыс. человек и 140 орудий против 80 тыс. человек и 300 орудий у союзников[154]. При таком соотношении сил Наполеон не сомневался в победе. Но скоро оно могло стать для него угрожающим. Значительную часть своих войск (не менее 50 тыс. человек) под командованием А. Массена он отрядил на север Италии для противодействия 90-тысячной армии эрцгерцога Карла. Между тем из России шли резервные армии Л. Л. Беннигсена и И. Н. Эссена. Главная же опасность для Наполеона исходила от Пруссии.

Наполеон знал, что из Берлина к нему держит путь граф Х.-А. Гаугвиц (прусский министр иностранных дел) с ультиматумом, заведомо не приемлемым: признать независимость Голландии, Швейцарии и Неаполитанского королевства, а сардинскому королю возместить его расходы на войну с Францией. Наполеон не сомневался, что, как только он отвергнет ультиматум, Пруссия ударит ему в тыл. Нужно было спешить: навязать союзникам генеральное сражение и выиграть его, пока к ним не присоединились пруссаки и русские резервы.

В течение недели до сражения Наполеон день за днем виртуозно разыгрывал перед союзниками видимость своих колебаний и опасений. Он начал с того, что 25 ноября прислал в Ольмюц к Александру I своего генерал-адъютанта Р. Савари «поздравить Его Величество с прибытием к армии», причем Савари притворился, что боится атаки союзников, и таким же боязливым представил самого Наполеона[155]. Когда же союзники действительно перешли к активным действиям, и 28 ноября в стычке под Вишау 56 русских эскадронов отбросили восемь французских на глазах у Александра I, Наполеон вторично отправил Савари к Александру с просьбой о перемирии и свидании. Александр повидаться с Наполеоном не захотел, но прислал к нему своего любимца 27-летнего генерал-адъютанта князя П. П. Долгорукова, который высокомерно потребовал, чтобы французский император отказался от всех своих завоеваний («Этот шалун <…> разговаривал со мной как с боярином, которого ссылают в Сибирь», вспоминал позднее Наполеон[156]). Император смиренно выслушал князя и с тревогой вздохнул: «Значит, будем драться?» Долгоруков вернулся в боевом настроении: «Наш успех несомненен!»[157]

В союзном штабе лишь один человек был против генерального сражения с Наполеоном – главнокомандующий М. И. Кутузов. Он предлагал отступать к Карпатам до соединения с войсками Беннигсена и Эссена и возможного выступления Пруссии. Его мнение поддержали только «молодые друзья» царя, находившиеся тогда в царской свите, Н. Н. Новосильцев и А. А. Чарторыйский[158].

Важно подчеркнуть, что бытующие в нашей литературе утверждения таких авторитетов, как А. З. Манфред, С. Б. Окунь, М. В. Нечкина и даже Е. В. Тарле, будто Кутузов «настаивал», «твердо и настойчиво требовал» не давать Наполеону сражения[159], голословны. Все источники, как один, свидетельствуют, что главнокомандующий союзной армией, напротив, не проявил ни твердости, ни смелости, чтобы настоять на своем мнении. «Я был молод и неопытен, – сокрушался потом Александр I, – Кутузов говорил мне, что надобно было действовать иначе, но ему следовало быть настойчивее!»[160] Перед самым сражением Кутузов попытался было воздействовать на царя через обер-гофмаршала графа Н. А. Толстого: «Уговорите государя не давать сражения. Мы его проиграем». Толстой резонно возразил: «Мое дело – соусы да жаркое. Война – ваше дело»[161]. После этого Кутузов ни перед кем и ни на чем не настаивал и ничего не требовал.

А. С. Шишков, А. А. Чарторыйский и Ж. де Местр были убеждены, что только «придворная выправка» и «робость» перед царем помешали Кутузову оспорить желание царя сразиться с Наполеоном[162]. Такого же мнения был герой Аустерлица, будущий генерал и декабрист М. А. Фонвизин: «Наш главнокомандующий из ничества согласился приводить в исполнение чужие мысли, которые в душе своей не одобрял»[163].

Спустя семь лет, в последние дни Отечественной войны 1812 г., Кутузов, увидев отбитое у врага знамя с надписью «За победу под Аустерлицем», скажет своим офицерам: «После всего, что совершается теперь перед нашими глазами, одной победой или одной неудачей больше или меньше, все равно для моей славы, но запомните: я не виноват в Аустерлицком сражении»[164]. Да, с чисто военной точки зрения Кутузов в аустерлицком разгроме не виноват, как полководец он сделал тогда все возможное. Но, по мнению авторитетных военных историков Г. А. Леера и П. А. Гейсмана, очевидна вина Кутузова под Аустерлицем «не военная, а гражданская: недостаток гражданского мужества высказать всю правду юному императору». Не сделав этого, Кутузов тем самым «допустил исполнение плана, приведшего к погибели армию»[165].