Наполеон. Заговоры и покушения

Жозефина вяло подтвердила, что они договаривались, но сейчас она не может собираться, так как голова ее раскалывается от мигрени.

– Да уж! – воскликнул Наполеон. – Опять не твой день! Ну да ладно, вставай! Я хочу, чтобы ты сегодня надела свою новую кашемировую шаль, полученную из Константинополя.

– Уверяю тебя, Бонапарт, – это не каприз. Посмотри, убедись сам, что у меня настоящая горячка.

Сказав это, она протянула ему самую красивую руку, какую он когда-либо видел.

– Действительно, – озабоченно подтвердил Наполеон, – ты вся горишь. На, попей-ка воды. Хочешь, я велю позвать доктора Корвизара?

– Сегодня вечером он вряд ли мне поможет.

– Тогда просто полежи. Бог с ним, со спектаклем. Я пойду поработаю, а в Оперу мы можем съездить и в другой день. Я еще зайду к тебе, а ты пока постарайся заснуть.

Наполеон поцеловал жену и ее дочь и неслышно удалился.

Часов в девять Наполеон вновь заглянул в комнату жены и тихо спросил у Гортензии, читавшей у постели больной, как дела.

– Генерал, ей все еще плохо, – ответила та.

– Вот как, вот как? Вашей матери следовало бы делать, как это делаю я.

– А что делаешь ты? – спросила Жозефина, открыв глаза.

– Я не делаю ничего, так как в подобных случаях это лучшее, что можно делать. Спроси, у кого хочешь.

– Ой, милый, оставь меня со своими шутками. Говорю тебе, что я очень больна.

Наполеон лишь пожал плечами и, пожелав жене и падчерице спокойной ночи, удалился, чтобы вернуться назавтра и узнать, что его Жозефине стало лучше. Даже не пришлось приглашать доктора Корвизара. Она лишь сожалела о спектакле, который из-за нее пришлось пропустить.

– Не беда, – сказал Наполеон, – пойдем как-нибудь в другой раз.

Ждать пришлось недолго. На следующей неделе Жозефина обедала вместе с сестрой Наполеона – мадам Мюрат, генералами Ланном и Бессьером, а также с капитаном Лебрёном, адъютантом мужа. Наполеон в это время работал над бумагами, закрывшись в кабинете вместе со своим секретарем Бурьенном. Заговорили о музыке, естественным образом речь зашла и о Парижской опере. Мадам Мюрат объявила, что как раз сегодня, 24 декабря 1800 года, должно состояться первое исполнение оратории Гайдна «Сотворение мира». В представлении должны были принять участие более двухсот первоклассных оркестрантов и лучших певцов, что обещало невиданный успех. За билеты брали двойную цену, но их все равно буквально рвали из рук.

– Вот и отлично! – воскликнула Жозефина. – Вот прекрасный повод выйти в свет. Капитан Лебрён, будьте так любезны, позаботьтесь об эскорте. Мы едем в Оперу!

– Но, мамочка, – воскликнула Гортензия, – сможет ли первый консул поехать с нами? Мы ведь собирались сделать это вместе…

– Он обязательно поедет, моя дорогая, поверь мне.

– Только не просите меня идти отрывать его от дел, – взмолил Ланн. – Вы же видели, сегодня у генерала масса дел, и настроение у него, похоже, не самое подходящее для Гайдна.

– Он такой уже несколько дней, – возразила Жозефина, – но не стоит обращать на это внимание.

– Я беру это на себя, мадам, – засмеялся Бессьер, – но при условии, что вы позволите мне поехать с вами.

– Непременно! – сказала любвеобильная мадам Мюрат и многозначительно посмотрела на красавца Бессьера.

Ланн, Бессьер и Лебрён удалились, а через несколько минут пришел первый адъютант Наполеона – Дюрок и доложил, что первый консул охотно поедет в Оперу. Он отправится туда в своей карете вместе с Ланном, Бессьером и Лебрёном. Сам же Дюрок будет сопровождать дам, когда они будут готовы. На этом и договорились.

* * *

Две консульские кареты на достаточно большом расстоянии друг от друга неслись к зданию Оперы. Когда они вылетели на узкую улочку Сен-Никез (было ровно восемь часов вечера), вдруг раздался страшный грохот. Затем послышались крики, стоны, ржание лошадей. В густом дыму ничего нельзя было разглядеть…

Когда его клубы несколько рассеялись, стало ясно, что случилось что-то экстраординарное. Только бешеная скорость, с которой мчалась первая карета, спасла Наполеона. Задержись она хотя бы на десять секунд, Бонапарт и все, бывшие с ним, взлетели бы на воздух. К счастью, первый консул, как всегда, торопился, и кучер гнал лошадей что есть мочи, и вот эта-то поспешность и избавила от трагической гибели человека, преждевременная смерть которого изменила бы судьбы Франции и всей Европы.

В следовавшей в нескольких десятках метров позади карете Жозефины от взрыва разлетелись стекла.

Камердинер Наполеона Констан Вери в своих «Мемуарах…» потом написал:

«Госпожа Бонапарт совсем не пострадала, но она испытала сильнейший испуг. Гортензия была легко ранена в лицо осколком оконного стекла, а госпожа Каролина Мюрат, бывшая на последних месяцах беременности, так напугана, что пришлось ее везти обратно в Тюильри».