Наполеон. Заговоры и покушения

— Только не для меня, — возразил Наполеон. — Послушайте, в этом же очень легко убедиться. У Пишегрю, например, есть брат, который живет в Париже — где, я не знаю, но это уже ваше дело, найдите его, Реаль.

— Будет исполнено, генерал.

— Если его нет дома, это может значить, что Пишегрю в Париже, если же он спокойно живет у себя — значит, его опального брата здесь нет. Осторожно расспросите его, может быть, что-нибудь удастся выяснить.

Позже Наполеон вспоминал об этой истории. Его слова, адресованные на острове Святой Елены английскому врачу Уордену, приводит в своей книге «Жизнь Наполеона» Стендаль:

«Было известно, что у Пишегрю в Париже есть брат, старик-монах, живущий весьма уединенно. Монах этот был арестован, и в ту минуту, когда жандармы его уводили, у него вырвалась жалоба, наконец, открывшая мне то, что мне так важно было узнать: "Вот как со мной обращаются из-за того, что я дал приют родному брату!"».

Короче говоря, хитрость Наполеона удалась. Простодушный брат Пишегрю стал невольным доносчиком. Правильно говорят, что наивность — двоюродная сестра глупости.

— Что у вас есть еще? — спросил Наполеон государственного советника Реаля.

— Я поручил своим людям разыскать мне Ляжоле. Его нужно взять живым, без него мы ничего не узнаем точно о планах Моро. Я знаю генерала Ляжоле. Если его хорошенько напугать — он заговорит. Есть еще один интересующий меня человек — это Костер де Сен-Виктор. Он будет арестован сегодня. Но это еще не все, генерал. Вы собираетесь давать большой смотр войск послезавтра?

— В воскресенье? Но… конечно, а что?

— Нужно его перенести под каким-нибудь предлогом.

— Почему это?

— Потому что вся банда может быть там. Это отчаянные люди, и они могут решиться на крайние меры. Смотр нужно перенести на другой день. Ведь лишь одного выстрела из пистолета будет достаточно…

— Я сказал, нет! — резко оборвал его Наполеон.

— Позвольте заметить, генерал, что тогда мы не сможем гарантировать вашу безопасность. В конце концов, это ваша проблема, а не наша.

— Позвольте и вам заметить, господин государственный советник: каждый здесь находится на своем месте и выполняет свои обязанности: ваши состоят в том, чтобы охранять меня от любой опасности, а мои — в том, чтобы проводить запланированные смотры войск и не разводить панику.

— Генерал, это неосторожно!

— Неосторожно действовать в вашем стиле. Ведь об этом смотре было объявлено? Париж забеспокоится, если смотр не состоится, а я не хочу этого. Короче, выкручивайтесь, как хотите.

После этого первый консул и Реаль расстались очень недовольные друг другом.

* * *

В Париже была объявлена тревога. Все силы полиции и жандармерии были подняты на ноги. Как в былые времена террора, арестовывали всех подряд — достаточно было хоть малейшего подозрения или доноса. 15 февраля 1804 года был арестован и генерал Моро.

Проведение ареста было поручено майору элитной жандармерии Анри. Он встретил генерала по дороге из Парижа. Тот был в своей карете один. Майор Анри сидел в своем служебном кабриолете. Увидев генерала, он приказал кучеру остановиться, подошел к его карете, открыл дверь и полным уважения голосом сказал: «Извините, генерал, но мне поручена очень неприятная миссия — вот, посмотрите!»

Моро прочитал протянутый ему ордер и вернул его майору, не проронив ни слова. После этого он вышел из кареты, пересел в его кабриолет и позволил отвезти себя в тюрьму Тампль, не привлекая к себе ничьего внимания.

Что ему оставалось делать? С начала 1801 года он жил обособленно, почти никого не принимал, мало (во всяком случае, по внешним проявлениям) интересовался политикой, редко показывался на людях. Денег на жизнь ему вполне хватало, и заботиться о хлебе насущном не было никакой нужды. Единственное, в чем Моро был тверд и непоколебим, так это в нежелании служить первому консулу. Но это отнюдь не преступление. Славы у него было предостаточно, и компрометировать себя сотрудничеством с новым режимом он не желал. Со стороны могло показаться, что Моро превратился в обыкновенного сельского отшельника, индифферентного ко всему, что происходит за пределами его имения.

Когда Фош-Борель первый раз обратился к нему и заговорил о Пишегрю, генерал выслушал его. Да и глупо было бы упираться. В конце концов, почему бы ни узнать новости о бывшем товарище по оружию…