Наполеон. Заговоры и покушения

— Теперь, когда мы закончили с королями земными, надо переключиться на короля небесного.

* * *

Утром следующего дня государственный советник Реаль имел беседу с маркизом де Ривьером.

— Император, — сказал он, — оценил вашу храбрость и готов подарить вам жизнь. Более того, он готов пойти еще дальше и предложить вам военную службу. Хотите командовать полком?

— Я был бы счастлив командовать французскими солдатами, но не могу, — ответил маркиз. — Я уже присягнул другому знамени.

— Может быть, вас больше прельстит дипломатическая карьера? Хотите стать нашим послом, например, в Германии?

— Я много времени провел за границей. Я был вашим врагом, что подумают обо мне в иностранных дворах, если увидят, что теперь я служу другим интересам? Никто не станет меня уважать, да я и сам перестану себя уважать.

— Хорошо, займитесь управлением. Хотите возглавить префектуру?

— Я всего лишь солдат. Управление — это не мое дело. Я буду очень плохим префектом.

— Но что же вы хотите?

— Понести наказание!

Реаль был поражен откровенностью де Ривьера. Прощаясь с ним, он сказал:

— Вы — честный человек! Если я могу быть вам полезен, рассчитывайте на меня. У меня был приказ доставить вас в Фонтенбло, если вы согласитесь с предложением императора, но раз вы, к моему огромному сожалению, хотите испытать свою судьбу — оставайтесь здесь.

С аналогичным предложением Реаль обращался и к Жоржу Кадудалю, пообещав ему от имени Наполеона помилование в обмен на обещание не участвовать в заговорах против него и согласие служить в его армии. Все было бесполезно. Кадудаль ответил ему лишь одной короткой фразой:

— Мои друзья последовали за мной во Францию, теперь я последую за ними на эшафот.

* * *

Наполеон работал в своем кабинете в Тюильри, когда к нему вошла заплаканная Жозефина и рассказала, что к ней приходила герцогиня де Полиньяк, жена осужденного Армана де Полиньяка, а также ее тетка, мадам д'Андло, дочь знаменитого французского философа Гельвеция. Они умоляли ее вступиться за их родственника. Наполеон взорвался:

— Для чего вы, мадам, суете свой нос не в свои дела? Я не стану встречаться с ними!

— Но я хочу, — взмолилась Жозефина, — лишь помочь несчастным женщинам. Они в отчаянии. Не пора ли тебе, Бонапарт, начать проявлять великодушие? Ведь одного твоего слова достаточно, чтобы спасти жизнь человека, столь им дорогого. Воспользуйся же своим правом на помилование, чтобы увековечить свою императорскую славу.

Наполеон вышел из комнаты, хлопнув дверью. Но Жозефина не сдавалась и вскоре привела к Наполеону двух рыдающих женщин.

— Сир, пожалейте нас, — голосила мадам д'Андло, — ведь я дочь Гельвеция…

Выдержать такое было невозможно, и Наполеон сказал:

— Хорошо, я прощаю его. Думаю, что акт милосердия не помешает началу моего исторического правления.

Когда две счастливые и полные благодарности женщины удалились, Наполеон спросил Жозефину:

— Надеюсь, теперь ты удовлетворена?

Конечно же, она была удовлетворена.

— Предупреждаю, — продолжил Наполеон, — больше ко мне с подобными просьбами не обращайся.

Тем не менее, благодаря Жозефине, ему придется помиловать еще несколько заговорщиков. Сначала она лично представила мужу мадам де Риффардо, сестру маркиза де Ривьера. Потом она вместе с мадам Мюрат и еще двумя императорскими сестрами, принцессами Элизой и Полиной, пришла просить о помиловании для Этьенна-Франсуа Рошелля де Бреси, Атанаса Буве де Лозье и Шарля д'Озье. Потом она умоляла помиловать Армана Гайяра. За генерала Ляжоле, не без содействия Жозефины, приходила просить его 14-летняя дочь. Она рыдала и падала перед императором на колени. Наказание всем этим людям было смягчено — за них было кому замолвить слово.

По поводу помилования братьев де Полиньяков и маркиза де Ривьера историк А.З. Манфред замечает:

«Это было сделано не без умысла; милуя адъютантов графа д'Артуа, бросившего их на произвол судьбы, он унижал тем самым брата короля».

Не повезло только герцогине де Ляфорс, приходившей просить за Костера де Сен-Виктора. Поговаривали, что решающую роль здесь сыграла ревность: Сен-Виктор в свое время был любовником одной очень популярной в то время актрисы, которой оказывал знаки внимания и Наполеон, тогда еще первый консул. Впрочем, это всего лишь слухи, ни доказать, ни опровергнуть которые невозможно.

Уже в день казни в шесть часов утра банкир Шерер прибежал, рыдая, во дворец Сен-Клу и стал умолять генерала Раппа посодействовать помилованию его родственника Франсуа Рюзийона. Вместе с ним пришли просить за этого человека еще несколько богатых швейцарцев, соотечественников приговоренного.

— Мы знаем, — говорили они хором адъютанту Наполеона, — что майор заслуживает смерти, но он отец большого семейства, и мы просим милости императора не за него, а за его детей.

Рапп направился к Наполеону и изложил тому просьбу швейцарцев.

— О ком идет речь? — спросил Наполеон.

— О Франсуа Рюзийоне, Сир.