Наполеон. Заговоры и покушения

При Гогенлиндене австрийская армия насчитывала 150 000 человек, у Моро было лишь 120 000 человек, но это были превосходные войска, беззаветно преданные своему начальнику. Хладнокровие Моро, искусный расчет операций и строгая точность в исполнении его приказов обеспечили французам полный успех: все поле боя было усеяно убитыми и ранеными австрийцами, а также разбитыми повозками, брошенными орудиями и зарядными ящиками. Двадцать тысяч уничтоженных и взятых в плен, около сотни орудий и огромное количество снаряжения – таковы трофеи этой блестящей победы.

Победа при Гогенлиндене была тем более уникальна, что Моро после нее, в отличие от Наполеона, который всегда «раздувал» свои победы и даже присваивал себе чужие, как это случилось в знаменитом сражении при Маренго, не стал этого делать.

Французские историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо характеризуют эту победу и все, что происходило вокруг нее, следующим образом:

«Победа при Гогенлиндене была последней республиканской победой. Никогда больше Франция не видела такой скромности в своих военачальниках, такой сердечной к ним почтительности со стороны солдат, таких трогательных проявлений патриотизма, как объятия двух соратников, Нея и Ришпанса, на поле битвы, после того как они соединились, прорвав с двух сторон австрийскую армию. Моро и в голову не приходило раздуть свою победу хвастливыми рапортами: он донес о ней поразительно скромным письмом, заключавшим в себе всего несколько строк. Бонапарт сообщил о ней Законодательному корпусу как об одной из величайших побед, когда-либо одержанных, и написал Моро, что он превзошел себя. Но позднее он взял назад свои похвалы. Он утверждал, что эта победа была результатом чистой случайности и что операции эрцгерцога Иоанна далеко превосходили операции его противника. Странно видеть такую мелочность со стороны величайшего военного гения, какого знает история. Но в глазах Бонапарта всякая похвала, достававшаяся другому, являлась ущербом его собственной славе».

Шатобриан совершенно справедливо считал, что в Моро Наполеон видел соперника из чувства «мелкой зависти». На самом деле, никаким соперником он не был. Это был хоть и упрямый, как все бретонцы, но очень скромный человек, далекий от большой политики. Но все же очень правильно говорят: зависть есть своего рода невольная дань уважения, которую ничтожество платит достоинству, а ничтожество лучше всего постигается на самой вершине человеческих почестей.

После фактического воцарения Наполеона во Франции Моро встал в оппозицию к его режиму. Наполеон не мог с ним не считаться, приглашал его на обеды, на богослужения в Собор Парижской Богоматери, но Моро эти приглашения неизменно отклонял. У историка А.З. Манфреда читаем:

«Он не вел открытой войны, но и не шел на примирение. Чем наряднее и пышнее становились туалеты в Тюильрийском дворце, тем проще одевался Моро – он стал образцом, примером республиканской скромности. <…> Бонапарт мог рассчитывать, что по складу своего характера Моро не ввяжется ни в какие антиправительственные действия, он ограничится лишь словесной фрондой. Но Моро был знаменем оппозиции; хотел он того или нет, вокруг него будут объединяться все недовольные».

* * *