Наполеон. Заговоры и покушения

«Винт за винтом вытаскивает и выламывает Фуше из громадного механизма, чтобы в руках доверчивого преемника не сцеплялись шестеренки и срывались передачи. Четыре дня и четыре ночи дымится камин, четыре дня и четыре ночи продолжается эта дьявольская работа».

Лишь после того, как все важнейшие государственные тайны переместились в личные архивы Фуше или были рассеяны вместе с дымом по ветру, можно было сказать ничего не подозревающему преемнику: будьте добры, садитесь на мое место.

К сожалению, Фуше допустил в этой «веселой мистификации» одну маленькую оплошность. Полагая, что потешается над неопытным солдафоном Савари, этим министром-младенцем, он совсем забыл, что его преемник был назначен человеком, не терпящим подобных шуток.

Наполеону не понравились медлительность Фуше в передаче дел и откладывание его поездки в Рим.

Савари, начисто лишенный способностей Фуше, но трудолюбивый и настойчивый, начал шаг за шагом входить в курс дел. Когда он обнаружил ограбление министерства полиции, он доложил об этом императору. Тот тотчас потребовал, чтобы Фуше немедленно вернул незаконно присвоенные им бумаги. Шутки были явно окончены.

* * *

Но Фуше, словно одержимый дьяволом, вдруг решил всерьез помериться силами с Наполеоном, с самым сильным на тот момент человеком в мире. Он заявил, что очень сожалеет, но у него нет названных бумаг. Он все сжег. Этому не поверил ни один человек и меньше всех Наполеон. Но императора волновали не только дела министерства полиции. Он хотел получить назад и свою частную переписку с Фуше. В связи с этим отставной министр получил от государственного секретаря Марэ лаконичную записку следующего содержания:

«Возвратите Его Императорскому и Королевскому Величеству вашу частную переписку с ним за весь период вашего министерства».

Фуше столь же лаконично ответил, что сжег и все личные письма императора. На следующий день Марэ повторил свой запрос и получил тот же ответ. Через неделю Марэ потребовал от Фуше переписку в третий раз, подчеркнув, что император считает ее собственностью министерства. И вновь в ответ раздалось упрямое «нет».

Тут уже Наполеон совсем вышел из себя. Впервые во Франции кто-то позволял себе столь открыто оказывать ему сопротивление – ему, Великому Императору, перед которым трепетали, словно школьники, все европейские короли, против которого не смогли устоять лучшие европейские армии. Е.Б. Черняк по этому поводу пишет:

«Фуше просчитался – он недооценил решительность Наполеона. Тот сразу отдает приказ начальнику своей личной полиции Дюбуа: или Фуше вернет требуемые бумаги, или его надлежит отправить в тюрьму под конвоем десятка жандармов, и он скоро почувствует, что значит навлекать на себя императорский гнев».

В приступе ярости Наполеон кричал:

– Пусть этот мерзавец не надеется, что ему удастся поступить со мной так, как он поступил с Конвентом и Директорией, которых он подло предал и продал! У меня более зоркий взгляд, чем у Барраса, со мной игра не будет такой легкой, я советую ему быть настороже. Я знаю, что у него есть документы и инструкции, переданные ему мною, и я настаиваю, чтобы он их вернул. Если он откажется, передайте его немедленно в руки жандармов, пусть его отправят в тюрьму. Клянусь богом, я покажу ему, как быстро я умею расправляться со смутьянами.

В воздухе запахло жареным, и нос Фуше учуял этот угрожающий запах: он начал понимать, что коса нашла на камень. Чего же так боялся Наполеон? Зачем ему вдруг потребовались его собственные письма? Ответ прост: в них содержались приказы и инструкции императора министру полиции, спрятанные в надежном месте (а Наполеон был уверен, что предусмотрительный Фуше их сохранил. – Авт.), они могли послужить для опального министра своего рода охранными грамотами.

В своих «Мемуарах…» Фуше потом написал: