Наполеонов обоз. Книга 3. Ангельский рожок

– Да знаю, знаю. Неужто, думаешь, ваши поганцы – «русские» – не расписали мне всё про моего несчастного дедушку, бежавшего в Палестину от украинских погромов?

– А ты поменяй фамилию, – посоветовал Аристарх, глянув на кипу начальника. – Заделайся каким-нибудь… ну, не знаю: Михаэлем Набожным, к примеру.

– Ну, хватит бла-бла, – насупился тот. – Если кто тут без бога, так только ты.

– Это правда, – кротко отозвался подчинённый.

Михаэль, между прочим, был человеком интеллигентным и время от времени произносил какие-нибудь фразы по-русски, причём не бытового, а исторически-назидательного значения. Это было неожиданно и трогательно.

Это впечатляло… Так гид провинциального музея, затвердив суконный текст многолетней экскурсии, написанный лет тридцать назад его предшественником, вдруг приведёт ту или иную цитату из Толстого или Тургенева, и смысл этой фразы, прозрачность слога вдруг осветит залу старинной усадьбы, приоткрывая на миг красоту пожелтелой липы за окном, изящество деревянной резьбы наличников на окнах флигеля и неизвестно откуда взявшуюся рябую курицу на гравии дорожки запущенного усадебного парка…

Именно так, впервые показывая доктору Бугрову казематные просторы его нового бытования, Михаэль вдруг остановился и, подняв указательный палец, практически без акцента произнёс по-русски:

– Тюрьма – есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего истребованы люди твёрдые.

– Ух ты! – восхитился подчинённый. – Откуда выкопал? Чьи слова?

– Петра вашего Великого. Кажется, он и сам был «окаянный» и «твёрдый»?

– Как же ты это вызубрил?

– Так же, как мы с тобой зубрили латынь, – пожал плечами начальник и продолжил маршрут вдоль высокого, метров в пять-шесть, тюремного забора из типовых бетонных блоков, по верху которого вились рулоны колючей проволоки с милым названием «концертино»; чубчик такой кучерявый.

А над всей этой глухой безнадёгой плыли безмятежные голубоватые облака.

Тюрьма «Маханэ Нимрод» располагалась в старом каменном здании времен Оттоманской империи, со всеми присущими той эпохе архитектурными приметами: мавританскими арками глубоких окон, высокими потолками, квадратными плитами розовато-жёлтого пола, благородно волнистого от тысяч подошв, полировавших его в течение столетий. Был бы ещё фонтан во дворе да сад с десятком-другим апельсиновых деревьев – и это величественное здание, при известных затратах на реставрацию, могло бы принять шумные стайки студентов какого-нибудь достойного вуза, а возможно, и стать резиденцией премьер-министра.

Но, как любил повторять тот же Михаэль Безбога, «нужно же где-то и эту шваль разместить». И потому здание подверглось кардинальной перестройке под нужды пенитенциарной системы страны, – впрочем, каменные полы в аркадах первого этажа не тронули, любые шаги порождали раскатисто-гулкое эхо, и казалось, вот сейчас из-за колонны выйдет гонец и с поклоном подаст султану письмо от наместника дальней провинции.

Тюрьма, любил повторять Михаэль, это место, где обитают живые покойники.

– Сами они этого не понимают. Их убогие радости дороже им, чем наши настоящие. Возьми доппитание, что полагается диабетикам… Один здоровенный хмырь нажрался у меня тут халвы до одурения, чтобы сахар поднять.

– Зачем?

– Как зачем: диету диабетика заработать, творожок трижды в неделю получать. Только не в творожке дело, а в статусе. Ему теперь положено! По-ло-же-но! И за творожок этот он порвёт сокамерника на лоскуты. Или вот один больной СПИДом – как же он за статус боролся! Сначала бомбил письмами администрацию тюрьмы, потом принялся слать депеши в Верховный суд. Ты только вдумайся: у каждого выблядка есть право прямого обращения в Верховный суд! Горжусь своей страной… Его потом заключённые убили, – заметил Михаэль с той же меланхоличной интонацией, – свои же, больные спидом. Они считаются угнетённой прослойкой тюремного населения, спят отдельно, из них формируют спецотделения. И знаешь что? Как только их обособляют, они принимаются насиловать более слабых.

– Как?! А что же… охрана…

– А вот так: носок в рот, и поехал, – невозмутимо перебил Михаэль. – К каждому заключённому не приставишь надзирателя. В отделениях только по двое охранников.

Он вздохнул и повторил:

– Да, кокнули его. Колото-резаное. Видимо, достал их своим творожком… Тут, конечно, людей различать надо, – спохватившись, добавил Михаэль. – Есть нормальные ребята. Уголовники, но не опасные. Они работают. Вон там, видишь – жёлтый флигель? Наша фабрика-столярка.

Там офисную мебель чинят, строгают для тюрьмы разные полочки-шкафчики. Человек пилит-шкурит, песенку свистит; а денежки капают. Отбыл срок – получи котлету. Красота! Но это, конечно, не с террористами. Тем в руки ничего давать нельзя, те и карандашом тебя так отделают, как солдату спецназа не снилось.