Наполовину друг

Ну нет так нет. Широко зачерпнув воду, Вран запустил в Милу длинную волну, а сам погрёб к берегу. Права она. Надо берега видеть, хотя, конечно, в длинных, по колено, трусах, прилипших к ногам, горячо потяжелело. Потом, всё потом.

Целая жизнь впереди, им всё же по шестнадцать лет, а не по сто.

Так и доплыл до самой кромки воды, не вставая. Там улёгся на песок, не показывая, что за желания его обуревали. Впрочем, Антон, поросёнок, скалился во весь рот, видимо, поняв, почему друг не встаёт.

– Кончай прятаться, давай пожрём! – наконец крикнул он Врану. – Накупались, пора бы.

Милка в облепившей стройную фигуру с мощным бюстом рубахе уже суетилась возле прихваченной из дома корзинки: там и сало, и хлеб ломтями, и кулёк соли завалялся. Не говоря уж о ядрёных луковицах, про которые слава на всё Излучье шла добрая, кривых, но отменно вкусных огурцах с желтыми ошмётками листьев на конце, и пучке петрушки.

Что ещё нужно после прогулки и купания? Нет, ну кое-что не помешало бы – Вран глянул на Милку и отвернулся, пока опять трусы не топорщатся. Как голая она в своей рубахе в облипку, зато все приличия соблюдены. Вроде как.

Последней из корзинки, заставив резко оживиться Санчо, показалась небольшая бутылка, тёмного стекла, с давно смытой этикеткой, но полная почти под горло непрозрачной белой жидкостью.

– Чемеркес, клянусь портянками Трода! – громко рявкнул наёмник. – Нет, это не для женских лапок. Давай-ка его сюда, юница. Чарки какие есть?

Чашки были уже современные, грубо слепленные из обожжённой после глины, с примитивным орнаментом по краю. Не всё же довоенной посудой баловаться, можно и так.

Воткнув все четыре в песок, Санчо аккуратно свернул крышку, нюхнул из горлышка и остался доволен. Слегка взболтал бутылку и разлил, но не вровень: себе, считай, полную, Милке – на донышко, а обоим парням по половинке.

– Ну что, Сеня, за рыбалку завтрашнюю?

Вран едва не разлил самогон, но удержал чашку. Геройский, практически, поступок.

– Санчо… Меня зовут Вран. Только так – Вран. Вот так и зови. По-жа-луй-ста.

В глазах наёмника промелькнуло странное выражение: насмешка пополам с удивлением и… Да пожалуй, что уважение. Видимо, было что-то в тоне парня, хоть под конец и пустившего петуха, сорвавшись на фальцет, заслуживающее того.

– Не кипятись. Вран так Вран, мне-то что.

Он оглянулся на начавшего смеяться Антона, прижёг его на месте взглядом.

– Зря, племяш, ржёшь. Человека уважать надо, а имя, которым он себя называет – тем более. Убить можно, даже нужно иной раз. А уважать – всё одно нужно.

Племяш поперхнулся и затих.

– За завтрашнюю рыбалку, пацаны и Мила! Хорошо будет, прямо чувствую. Согласен… Вран?

Тот кивнул, неловко чокнулся с Санчо и друзьями и опрокинул в рот чашку. Самогон обжёг его изнутри, стёк огненным комом вниз.

Никто и никогда больше не называл его Сеней или Арсением, так уж вышло.

– Закусывай, – невнятно сказал наёмник, грызя луковицу крепкими жёлтыми зубами как яблоко: сбоку. – Окосеешь с непривычки. Да и жарко сегодня.

Так до вечера и провели время.

То по чуть-чуть выпивки – Милке и этого хватило, сама начала обжигать Врана голодным взглядом, то в речке, то развалясь на песке, греясь и загорая. Солнце медленно катилось на край неба, подсвечивая теперь Полосу алым, словно вонзившийся в землю гигантских размеров клинок, обагрённый кровью.

От Дебрянки начало тянуть прохладой, самогон кончился, сало с хлебом тоже, а последние ветки петрушки хозяйственно дожевал Санчо, лениво рассказывая при этом о каких-то неведомых людях, местах, боях и победах. Всё это звучало расслабленно и оторвано от жизни, будто некая бесконечная сказка. Татуировку дал рассмотреть – волчья морда с оскаленной пастью, за ней мечи перекрещенные, а внизу две большие буквы. В и О. Странные какие-то, угловатые, но это и объяснять не надо. Вольные отряды. У них эти наколки заместо документов, если кто чужой себе набьёт – руку рубят. Заслужить такое надо.

Начали замерзать. Пришлось одеваться и так же лениво, медленно идти на холм, в Излучье, вяло подначивая друг друга по поводу и без.

– Крепкий ты духом, парень. Со стержнем, я сразу понял, – пропустив вперед весело болтающих племянника и Милу, сказал Врану наёмник. – Не думал, чем по жизни заняться?

Тот тряхнул головой, едва не уронив в пыль кепку. Крепкий всё-таки самогон у Милки, вон как повело. Да и Санчо явно не трезвый.

– Учиться хочу. Но… Отец денег не даст, говорит: блажь. А к кожам я не приспособлен, сил мало, а желания совсем нет. Так и живу, не пойми как.

– Потому и не понимаешь, что не твоя это жизнь. Чужая. Так люди и спиваются… – Санчо махнул рукой, отчего в сумке снова звякнули детали автомата. Если не соврал, конечно. – Слушай, Вран! А может в наёмники? Я тебя в молодые возьму смело. Сил наберёшься, там это быстро.

– Я бы пошёл, – с пьяноватой бравадой, которой сразу и застеснялся, ответил парень. Громко сказал, идущий впереди Антоха даже оглянулся. – Но это у отца спросить надо, конечно… Я-то что. Я пока не решаю.