Напоминание старых истин

Память человеческая способна долго хранить подробности событий, факты и картины, но имена она теряет раньше всего. Ни один писатель — участник и свидетель войны не вправе оставлять дремлющей свою память, закрытыми военные дневники и записные книжки. Ныне, когда мы ощущаем значение нашей Победы во всей жизни, каждый подвиг наших людей на фронте и в тылу обретает историческое величие. Рассказать о нем — значит внести свой свидетельский вклад в великую летопись великой войны, значит поведать о том, как мы побеждали, значит передать завещание павших живым.

У писателей-фронтовиков перед павшими долг особый, и его надо прочувствовать до глубины души. Был я однажды по приглашению венгерских друзей в городе Секешфехерваре, где в сорок четвертом фашисты предприняли последнее крупное наступление, бросив против нас на узком участке фронта одиннадцать танковых дивизий. Там насмерть стояла и наша батарея.

Приехал я туда весной, увидел прекрасный, цветущий город. В саду близ вокзала живые цветы устлали подножие памятника советским воинам, освободившим эту землю. Я шел мимо гранитных стен, воздвигнутых венгерскими братьями над могилами советских бойцов, читал вырубленные в камне имена. И внутренне вздрагивал, испытывая невероятный взрыв чувства, когда повторял про себя: «...год рождения — 1925‑й», «...год рождения — 1925‑й». ...Это мои ровесники — те самые, с которыми в сорок первом мы осаждали военкоматы, боясь, что на нас не хватит войны, с кем мы взрослели не по годам, а по дням и часам, в восемнадцать лет проникнувшись взрослой, мужской, солдатской ответственностью за судьбу Родины.

Вместе со скорбью поднималась в душе великая гордость за свое поколение, и подумалось мне в ту минуту, что есть в мире только одна армия, которой во множестве стран благодарные люди воздвигли сотни и сотни величественных памятников. Воздвигли за невиданную силу духа, за беспримерное благородство и мужество. Это — наша Советская Армия, армия первой социалистической державы, армия свободного народа, в единоборстве разгромившая орды злейших врагов человечества. Как писатель, я не знаю большей чести и ответственности, чем рассказывать о героях этой армии. И большего долга не знаю тоже. Потому что долг этот не только перед прошлым, но и будущим.

ГЕРОИЧЕСКИЕ СТРАНИЦЫ

Я помню, как первый воинский эшелон из нашего города отправлялся на фронт, как по улице, по булыжной мостовой, двигались серые колонны солдат, как поблескивали трехгранные штыки в лучах спускавшегося за водокачку солнца, и поблескивали каски, и в такт шагам гремела песня, которая и теперь вызывает во мне особое и неповторимое чувство: «Пусть ярость благородная...» И мы, мальчишки, обступив колонну, шагали рядом с солдатами, и тогда впервые в наших детских сердцах рождалось то великое чувство, о котором можно говорить лишь с гордостью — чувство Родины, осознание ее силы, ее истории; проще говоря, было такое ощущение, что ты как звено в цепи — за тобой прошлое, а впереди тебя будущее; прошлое было героическим, и настоящее должно быть героическим, чтобы им гордились поколения... Я видел и этот первый уходивший на фронт эшелон, и первый состав с эвакуированными, прибывший к нам на станцию уже глубокой осенью, когда по той самой булыжной мостовой уже мела колючая поземка, на окнах намерзали узоры, а у хлебных ларьков почти с полуночи выстраивались хлебные очереди, и мы, мальчишки, стояли в этих очередях, а потом бежали в школу и чертили на классных досках, как стратеги, — «каждый из нас немного Наполеон, особенно в детстве», — грандиозные планы разгрома фашистских полчищ. Потом был день, когда мы перешагнули порог военкомата, был день, когда впервые легла на плечи серая солдатская шинель, и то чувство, испытанное при этом, и тяжесть винтовки и автомата, и тяжесть солдатского вещевого мешка и пулеметных дисков, — все это было, и события надвигались с такой быстротой, и впечатления наслаивались одно на другое с такой стремительностью, что казалось, невозможно было ничего запомнить. Но вот прошли годы, и события те так свежи в памяти, что иногда кажется, что все это происходило вчера: и повестка из военкомата, и первая учебная атака на полигоне, и первый учебный окоп, и окоп, развороченный только что прошедшим немецким танком, и ты в окопе, прижавшийся к стенке и стискивающий связку гранат, и запах тола и крови, и первый убитый на твоих глазах, и вид первой братской могилы, и дальше, дальше, дальше по пути войны. Мне иногда кажется, что после войны земля была перевязана траурной лентой — столько человеческих жертв! А рвы, заполненные людскими телами! В Белоруссии я видел раскопанные такие рвы и не могу забыть этого.