Напоследок

– Премия к зарплате! – снова пригорюнился Никифорович и принялся передразнивать. – Они соображают, о чем говорят? Они хоть раз в наши ведомости заглядывали? Неужели не знают, что хоть все сто процентов от нашей официальной зарплаты бери, все равно голяк получится? Неужели Марик им не рассказывал, что все оплаты и поощрения – лично. Никак не по бухгалтерии… Все они прекрасно знали!

– Разумеется, – поддакивает Виталий. – Это же по глазам видно было. Просто ребята решили сэкономить. А мы – идиоты. Нужно было еще до работы четко обговорить размер оплаты.

– И это после всех тех несуственых цифр, которые они за ролик изначально отдать готовы были! Да хоть на десятую часть от той суммы, но мы, как актеры, имели полное право рассчитывать…

– Не, – совсем уже спокойно хмыкает Виталик. – Десятая часть, то слишком много было бы, но вообще хоть как за вечер обычной шабашки заплатить должны были. Это – по минимуму…

– Караул! – Наташа забыла уже все личные обиды и прониклась общими. Когда кому-то плохо, ей нечему завидовать, потому она сопереживает совершенно искренне. В принципе, она совсем не плохой человек. Просто с причудами и завышенным вниманием к моей маман. – Вот же подбросила судьба покупателей театра… Рабовладельцы, а не работодатели!

– Рабовладельцы! – хором соглашаемся мы. – Самые натуральные! – сокрушаемся. И я тоже.

А что вы думали? Не мой уровень? Мелочность проблем и корыстные интересы? Так ведь я, в отличие от вас – человек. И ценю в себе все это человеческое, и не хочу его терять. Потому охаю вместе со всеми и сокрушаюсь, и мучаюсь тайным вопросом, о какой сумме речь, и постыдной завистью: отчего это их в ролик пригласили, а меня – нет. Неужто я бездарность. Неужто Марику Виталькина игра нравится больше? А ведь сначала персонажей взяли, а потом уже сценарий писали. С таким же успехом и под меня, и под Наташу, и под кого угодно могли сценарий написать…

– Народ! – с округлившимися глазами с нашей железной лестницы скатывается Джон. – Народ! Тут такие новости! Завтра с утра всем нужно будет явиться на индивидуальные собеседования. Новые хозяева хотят познакомиться с коллективом. По тому, как Марик говорил, могу сказать – пахнет сокращением.

– На профпригодность проверять будут? У-у-у, бред! – фыркает Наташа.

– Девочки, не забудьте красивое белье одеть, – прыскает Светлана. – Всем жизнь развлекала, а индэвидуальными собеседованиями еще не тешила. Посмотрим, что за зверь…

– Рабовладельцы на тропе войны, – комментирует Виталик и уходит в гримерку. Собственно, все уже расходимся – скоро начинать…

* * *

«Территория детства! Взрослым вход воспрещен!» – гласит табличка на дверях в зал и чуткий Джон в одежде разбойника стоит с огромной линейкой и измеряет каждого, желающего войти. Если ты больше, чем «метр с кепкой», даже при наличии билета, пропускают тебя крайне неохотно. С причитаниями, советами с окружающими детьми: «Как думаете, пропустим это взрослое существо в наше царство?», и прочими ворчаниями. Разумеется, в результате все пришедшие на представление взрослые пропускаются «в виде исключения». Зато дети в восторге – спектакль еще не начался, а представление уже в самом разгаре. Вот здорово!

В общем, на наличие взрослых в зале обычно никто не обращает внимание. А я в третей картине, когда вынужденная спасаться бегством ныряю в зал и восхищая детвору, кувыркаясь в проходе, иногда даже от страха перед злым волком забираюсь с ногами на коленки какому-нибудь взрослому дядечке из зала и верещу: «Доброе дерево, спрячь меня, спаси!» Детей этот мой прием веселит ужасно, да и взрослые, вроде, не огорчаются.

На этот раз все шло, как положено. Я упала в зал, пару раз перекувыркнулась в проходе, собиралась было запрыгнуть на одного довольно высокого зрителя, и шарахнулась, заглянув в лицо его соседа. «Страшные, надо заметить, деревья у нас в лесу!» – пробормотала себе под нос и бросилась бежать в другой конец зала. Увиденное лицо было Рыбкиным.

– Что, что, что? Скажи, пожалуйста, что эти люди делают на нашем представлении??? – набросилась я на Марика за кулисами, подтаскивая его к краю кармана и указывая на интересующие меня места. Марик хмурится, настоятельно рекомендует мне не выходить из образа, но потом, обнаружив крайнюю степень моего волнения, все же отвечает:

– Почему бы спонсорам не посетить, наконец, наше представление. Ты что-то имеешь против?

Я против. Я имею. И я против того, чтоб имели меня. Поразительно, как я сумела довести «Безобразие» до конца, ничего не сорвав. Вероятно, обещанный Натальей автоматизм все-таки настиг и меня. Нет, вы только подумайте?! Что это? Совпадение, нарочное преследование, грубое издевательство? Но тогда какое-то слишком дорогостоящее издевательство, глупое…