Напрасные совершенства и другие виньетки

Таня – девочка явно инициативная, за словом, да и делом, в карман не лезет. В одном эпизоде она мастерски пародирует гостя, любимого и почитаемого родителями. В другом она, шести-семилетняя, исполняет эксгибиционистский номер, достойный пера Набокова. В третьем символически разводит отца с матерью, недаром уже задавшейся вопросом, что из нее выйдет.

Сюжет заиграет еще более яркими красками, если знать, кто его участники. Рассказчица – Татьяна Львовна Сухотина-Толстая (1864–1950), воспоминания которой были опубликованы в России лишь четверть века спустя после ее смерти в эмиграции (в Риме).

Дело происходит году в 1870-м.

Папа, то есть не просто папа, а папа, – это Лев Николаевич Толстой. П. Ф., выигрывающий у него пари, поставив на свою импортную лошадь против его отечественной, – Петр Федорович Самарин, тульский помещик, член известной семьи славянофилов.

Жидоватый зануда А. А. – это Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин), а М. П. – Мария Петровна Фет (ур. Боткина). Фета рассказчица и в дальнейшем сможет разве что уважать – соответствующее место читается так: “выросши, я полюбила истинное поэтическое дарование Афанасья Афанасьевича и научилась ценить его широкий ум”.

Н. – Николенька (Николай Владимирович) Арсеньев, владелец соседнего имения; он старше влюбленной в него Тани почти на 20 лет. Х. – Ханна Егоровна Терсей (Tersey), любимая англичанка-воспитательница; в дальнейшем она выйдет замуж за грузина, как водится, князя (Д. Г. Мачутадзе). А. М. – Агафья Михайловна (1808–1896), старая горничная П. Н. Толстой, бабки Л. Н., жившая при нем в Ясной Поляне.

Братья рассказчицы – это, конечно, Сергей (старше ее на год) и Илья (младше на два года), а мама – мама – Софья Андреевна Толстая (ур. Берс). Колечко найдется, инцеста не произойдет, но совместная жизнь родителей, да и детей, будет непростой.

Грозный, но не Terrible

Во вступительной лекции к курсу “Шедевры русской новеллистики” (три десятка рассказов в английском переводе, от “Бедной Лизы” до “Случая на станции Кочетовка”) первые полчаса я уделяю беглому обзору российской истории. При всей своей общеобразовательной невинности многие из калифорнийских первокурсников оказываются способны сходу идентифицировать наших великих правителей, радостно подхватывая подсказку: Peter?.. the Great!.. Catherine?.. the Great!.. Ivan?.. the Terrible! Ну, насчет того, что у нас Петр и Екатерина обычно проходят не как Великие, а как Первый и Вторая, я не занудствую, а вот на неадекватности принятой формулы Ivan the Terrible, – увековеченной названием эйзенштейновского фильма (среди слушателей встречаются будущие киношники), – слегка задерживаюсь.

Неадекватность очень характерная. Terrible значит не только “страшный, ужасающий”, но и попросту “плохой, негодный”. Можно, например, сказать, что погода (еда, поездка…) была terrible – в самом обыденном смысле, без налета трагедийности. То есть гамма значений слова terrible отчетливо негативна, но не целиком возвышенна.

Напротив, русское прилагательное groznyi – и, соответственно, прозвище Ивана, объясняю я, – родственно словам гроза (в обоих значениях), угроза, грозить, то есть thunderstorm, menace, threat, to threaten. Его смысл неизменно серьезен, масштабен, нешуточен, но, как ни странно, объективен и, пожалуй, невольно позитивен. Даже не сулящий ничего хорошего грозный враг звучит вчуже уважительно. В приложении же к вождю, царю, повелителю эпитет грозный теряет последние намеки на недовольство. Причем не потому, чтобы речь шла об угрозе исключительно для врагов, – отнюдь нет, а потому, что “русские” (здесь мне приходится с извинениями за неполиткорректность прибегнуть к этническому стереотипу) уважают только силу, жаждут твердой руки, любят палку, считают, что раз бьет, значит, любит, и вообще, бей своих, чтобы чужие боялись.

Иными словами, Иван Грозный – прозвище не оскорбительное, а почтительное, хвалебное, любовное. Так что правильнее был бы перевод типа Ivan the Terrific – если бы terrific не утратило полностью свои “ужасные” обертоны, превратившись в сугубо восхищенную характеристику. Или, еще лучше, Ivan the Awesome – если бы awesome, которое в литературном языке значит “внушающий благоговейный трепет”, не значило на молодежном жаргоне “отлично, потрясно, клёво, круто”. Зато, продолжаю я, можно видеть, что и в английской семантике от “страха” до “восхищения” всего один шаг. Тем более – в русской, что позволяет перейти к разговору об отсутствии в России традиций плюрализма, демократии и прав человека, а там и к нынешней реставрации авторитарного режима и реабилитации Сталина – “эффективного менеджера”.