Направленный взрыв

Полковник Васин не знал, сколько простоял на одном месте, после того как случилось озарение. Он вдруг почувствовал, что одна его нога совершенно замерзла — с нее слетел тапочек, и теперь эта босая нога заходилась от холода на каменных плитах старинного монастырского пола. Как раз в этот момент он услышал, что в коридоре звенят ключами, значит, время завтракать.

Заключенный псих в серой робе, сутулый и с потухшим взглядом, войдя в камеру, вручил ему тарелку с кашей и кружку жидкого, едва теплого чая. Контролер стоял в дверях, позвякивая связкой ключей, и без всякого интереса поглядывал на Васина.

После того как завтрак доставили и дверь камеры была закрыта, Васин, взяв тарелку, лег на кровать, чтобы согреть озябшую ногу. Без всякого желания он стал запихивать в себя эту кашу из непонятного состава смешанных круп. Он постепенно приходил в себя от первого удара нахлынувших воспоминаний.

Васин глотал кашу, едва жуя, и чуть не подавился чем-то огромным, как ему показалось, и отвратительным, вдруг очутившимся у него во рту. Васин с омерзением подумал, что это мышь, и выплюнул на ложку. Он с удивлением разглядывал довольно большой кусок тряпки, скатанной в трубочку, и ему показалось, что все это неспроста.

Васин начал осторожно разворачивать тряпицу, и действительно, с внутренней стороны стали появляться буквы, написанные шариковой ручкой. Это была записка, предназначавшаяся ему. Развернув до конца, он прочел: «Будь осторожен, память губит, если произошли изменения — стучи в дверь. Друг».

Васин чуть не подпрыгнул на кровати, сбросив тарелку на пол. Значит, он здесь не один, значит, кто-то есть еще, кто, по крайней мере, знает о нем. «Стучи в дверь». Зачем? Сигнал для «друга», что он пришел в себя? Да, бесспорно так…

Васин, соскочив с кровати, несколько раз быстро прошелся босыми ногами по камере туда-сюда, как ходил уже долгие-долгие дни. Волнение нарастало, мысли наскакивали одна на другую: стучать нужно непременно сейчас, а под каким предлогом? Единственный вразумительный предлог: «Я хочу прогуляться, подышать воздухом». Может быть, сказаться больным? Предположим, у меня вдруг начинает развиваться, как она называется, эта зараза? Кажется, клаустрофобия — боязнь закрытого пространства. Пусть будет так…

И Васин алюминиевой тарелкой принялся стучать в оцинкованные металлические листы, которыми была обита деревянная дверь его камеры.

Через несколько секунд он услышал в коридоре приближающиеся шаги. Квадратное окошечко в двери открылось, и сквозь маленькие прутья решетки Васин увидел внимательный глаз, смотревший на него из коридора.

— В чем дело, больной? — услышал Васин вопрос.

— Да вот стучу, — не нашел ответить ничего иного полковник.

— Что надо?

— Почему все время держат взаперти, я хочу прогуляться! Я боюсь этих стен, они давят меня, мне нужен простор, сейчас же выпустите! — заколотил он опять кулаком в дверь.

— Я тебя понял, понял, — был Васину ответ. — Ты хорошо позавтракал? Съел все до конца? Ты слышишь, больной?

— Да, это ты написал?

— Будь осторожен. Постараюсь сделать так, чтоб мы встретились во дворе. Скажи, что хочешь разгребать снег. — И окошечко закрылось.

Полковник Васин ликовал. Только что он был в таком состоянии, что, если бы ему подвернулся под руку какой-нибудь острый предмет, он мог бы не раздумывая всадить его в свое сердце или вскрыть вены, до того мучительной была тяжесть воспоминаний. И вдруг появилась надежда. Он здесь не один, и ему хотят помочь!

Однако этот человек за дверью был прав: нужно уничтожить записку. И как ни было противно, Васину пришлось ее сжевать. В ведро с парашей бросать опасно, а умывальника в камере не было. Зарешеченное окно застеклено.

Кое-как Васин прожевал эту записку. И вскоре услышал, что дверь камеры открывается. На пороге появился контролер с миловидной медсестрой Ниной.

— Говорят, вы стучали? — спросила медсестра. — Что-нибудь нужно?

— Да. Я хочу на улицу, прямо сейчас! Я здесь страшно замерз, и потом, стены… Они мокрые, скользкие и липкие! Они на меня давят и не дают уснуть. Не надо мне никаких успокоительных, только прошу разрешить по нескольку часов гулять на улице, ведь это пойдет мне на пользу, верно? Я же не сумасшедший, дорогая медсестричка! У меня просто небольшие неполадки с памятью, ведь так? Почему же тогда меня не выпускают?

— Я скажу главврачу, вам непременно будет разрешено гулять, — ответила медсестра.

— И скажите, что мне нельзя без физических нагрузок, я ведь штангист, а без нагрузок мое сердце может просто не выдержать, вы наверное этого не знаете, а я прекрасно знаю. Как бы мне хотелось сейчас помахать лопатой или топором, с каким удовольствием сейчас пилил бы дрова, таскал…

— Да, вы настоящий Самсон, не зря вас родители так назвали, — мило улыбнулась медсестра и вместе с контролером удалилась из камеры.

Где-то через час пришел тот же самый контролер, принес рваный, грязный бушлат и старую цигейковую шапку с белым вафельным полотенцем вместо шарфа.

— Одевайся, Самсон, будешь снег разгребать вместе со всеми…